Одержимые рассеялись по этажу. Форменные комбинезоны «Тарозы» уступили место костюмам их родных годов, в руках появлялось оружие — неожиданное и разнообразное. Точно нацеленные струи белого огня пробивали двери, обыскивались одна за одной комнаты, и все до запятой следовали плану. Плану Капоне.

В Сан-Анджелесе было шесть часов утра, и немногие работники мэрии были на месте. Но те, кому не повезло явиться пораньше, увидели, как в их кабинеты врываются «ретро» и под угрозой оружия выволакивают в коридоры. Нейросети отключались, настольные терминалы вырубались, сетевые процессоры не отзывались. Невозможно было ни позвать на помощь, ни предупредить о случившемся. Служащих согнали в кабинет зам. советника по здравоохранению — семнадцать человек, в панике цепляющихся друг за друга.

Им казалось, что худшее позади, осталось лишь перетерпеть несколько часов или даже дней в этой комнатушке, покуда власти проводят с террористами переговоры об их освобождении. Но потом «ретро» начали выводить их по одному, начиная с самых стойких. Крики и вопли доносились даже сквозь крепкие двери.

Аль Капоне стоял у стеклянной наружной стены кабинета мэра, глядя на город. Зрелище было изумительное. За всю свою жизнь ему не доводилось бывать на такой высоте. По сравнению с этой башней даже Эмпайр Стейт Билдинг показался бы крохотным — а она была не самой высокой в городе.

Небоскребы занимали лишь самый центр Сан-Анджелеса — пять или шесть десятков башен образовывали его финансовый, деловой и правительственный центр. А дальше на пологих склонах холмов раскинулся огромный город, пересеченный серыми линиями автострад и ровными зелеными квадратами парков. На востоке сверкал на солнце океан.

Аль, которому всегда нравилось озеро Мичиган летом, был заворожен бирюзовым простором, искрящимся в первых лучах восходящего солнца. А сам город — такой чистый, такой великолепный. Куда там Чикаго — подобной империи позавидовали бы Сталин и Чингиз-хан.

Эммет постучал и, не получив ответа, просунулся в дверь.

— Аль, прости, что тревожу… — осторожно пробормотал он.

— Ничего, парень, — махнул рукой Аль. — Что там такое?

— На этаже всех согнали. Электроника вся полетела, тревогу им не поднять. Бернард и Луиджи повели первых на одержание.

— Молодцы. Отлично сработали.

— Спасибо, Аль.

— А что прочие финтифлюшки — телефоны там, машинки счетные?

— Я сейчас подключаю свои системы в сеть мэрии, Аль. Еще полчаса, и все будет у нас в руках.

— Хорошо. Ко второй стадии переходить можем?

— А как же.

— Ладно, тогда возвращайся к своим проводам.

Эммет вышел из кабинета. «Хорошо бы, — подумал Аль, — самому что-то знать про эти финтифлюшки». Этот будущий мир слишком полагался на свои умные машинки. Явный прокол. А такие слабости Аль Капоне прекрасно умел использовать.

Он позволил сознанию соскользнуть в то особое состояние, когда остальные одержимые ощущались им. Его команда разместилась вокруг мэрии — кто прогуливался по тротуарам взад-вперед, кто сидел в припаркованных вокруг машинах, кто пережевывал завтрак в соседних кафе.

«Придите», — скомандовал он.

И наземные двери мэрии распахнулись настежь.

Мэр Аврам Харвуд III прибыл в свой кабинет без четверти девять. Настроение у него было преотличное. Это был первый день на этой неделе, когда его с самого утра не засыпали датавизами с работы по поводу ретрокризиса. Собственно, он вообще не получил ни единого послания из мэрии. Просто рекорд какой-то.

С личной стоянки он поднялся наверх экспресс-лифтом. Наверху его встретило тихое безумие. В чем оно заключалось, мэр затруднился бы определить, но что-то было не так. Служащие суетились, как обычно, едва замечая начальника. Дверцы лифта за его спиной остались открытыми, освещение внутри погасло. Он попытался отправить датавиз контрольному процессору — никакой реакции. Мэр попробовал отзвонить ремонтникам и обнаружил, что сетевые процессоры отключены.

Черт, только этого не хватало — полный сбой электроники. По крайней мере, понятно, почему сообщений нет.

А войдя в свой кабинет, мэр увидал, что в его любимом кресле развалился смуглокожий юноша. В зубах юноша держал толстую мягкую палочку, кончик которой слегка тлел. А уж его костюм… «Ретро»!

Мэр Харвуд попытался выскочить обратно в коридор. Без толку. Дорогу ему загородили трое здоровяков в таких же старомодных двубортных костюмах, бурых широкополых шляпах. В руках они сжимали примитивные автоматические винтовки с дисковыми магазинами.

Мэр попытался датавизировать гражданский сигнал тревоги, но его нейросеть отказала, и ровные ряды иконок трусливо сбежали из поля зрения.

— Садитесь, господин мэр, — благодушно промолвил Аль Капоне. — Нам с вами есть что обсудить.

— Вряд ли.

Приклад «томпсона» ткнулся Авраму Харвуду между лопатками. Мэр всхлипнул от боли, перед глазами все померкло. Посетительское кресло врезало ему под коленки, и мэр рухнул на подушки, хватаясь за грудь.

— Понял? — поинтересовался Аль Капоне. — Не ты здесь главный. Так что давай лучше сотрудничать.

— Полиция будет здесь через пять минут. И, мистер, когда она прибудет, тебя и твою банду размажут по стенам. Даже не думай, что я тебе помогу торговаться. Комиссар знает мою политику в отношении заложников. Никаких уступок.

Аль Капоне широко ухмыльнулся и подмигнул.

— Мой парень, Авви. Ты мне нравишься. Всегда уважал парней, которые не сгибаются. Ты же не сопля какая. Чтобы в таком городище пролезть на самую вершину, нужна голова, да не пустая. Так что перемолвись словечком со своим комиссаром. Прочисти мозги.

Он поманил кого-то пальцем. Аврам Харвуд обернулся и увидел, как в кабинет входит комиссар Восбург.

— Привет, господин мэр, — весело помахал рукой Восбург.

— Род! О Господи, они и тебя достали…

Слова застряли у него в горле, когда знакомое лицо Восбурга поплыло. На щеках появилась шерсть — не борода, а густой жесткий мех… лицо превращалось в морду.

— И меня тоже достали. — Голос тоже изменился — клыки, слишком длинные для человека, мешали говорить внятно. Чудовище дико расхохоталось.

— Да кто вы такие, черт?! — взвыл Аврам Харвуд.

— Покойники, — ответил Аль. — Мы вернулись.

— Херня.

— Спорить не стану. Как я уже сказал, у нас есть предложение. Один из моих ребят — почти мне ровесник — ляпнул, что у вас это зовется неотразимым предложением. Мне оборот понравился. Вот это я тебе и готов сделать, Авви, мальчик мой, — неотразимое предложение.

— Какое?

— А вот какое: я не только души возвращаю к новой жизни. Я намерен воскресить Организацию. Ту, что была у меня когда-то, только в…надцать раз круче. Тебе я предлагаю присоединиться. На полном серьезе, даю слово. Ты, твоя семья, твои близкие — вас не одержат. Я знаю, как награждать за верность.