огрызался, то здесь он казался свободным. Даже походка его стала легкомысленной, более неуклюжей, словно он не полностью контролировал движения своих ног и ритм этих движений.

– Вот здесь я живу, – сказал Лео, указывая на кирпичный многоквартирный дом. – На третьем этаже, вон то угловое окно.

Я чувствовала его дыхание на своей шее. То, как он вторгался в мое личное пространство, всегда немного нервировало меня; Лео занимал слишком много места, как будто это было не мое, а его пространство. И хотя это вторжение должно было раздражать меня, оно только раззадоривало. Мне хотелось высвободить все тщательно спрятанные под замо́к аспекты моей личности и дать им волю.

Мы продолжали идти лицом к уходящему солнцу, пока на тротуар не опустились жаркие оранжевые сумерки. Мы не разговаривали. Я боялась, что любые мои слова могут выдать меня, показать, что я обманщица. Но Лео просто привел меня в бар, быстро миновал темное внутреннее помещение, а потом мы вышли на задний дворик, где были расставлены зонтики, украшенные логотипами пива, и единственный вращающийся вентилятор гонял туда-сюда спертый влажный воздух между импровизированными ограждениями.

Лео плюхнулся на пластиковый стул, затем быстро поднялся на ноги, чтобы вытащить другой стул для меня, но его жест запоздал. Ему удалось лишь протянуть руку и немного отклонить его назад, но я оценила это усилие.

– Извини, – сказал он. – Отвык, давно не было практики.

– Посадил меня в такси, выдвинул мне стул, – отозвалась я. – Я бы не сочла тебя рыцарем.

– В Средние века было принято рыцарствовать, правда? – спросил Лео.

Мы заказали по бокалу пива с потеками конденсата и по тарелке тако. Я была одета слишком нарядно для этого заведения.

– У тебя были неприятности? – спросила я. – В тот день?

– А, ты имеешь в виду офицера Палко? Ему редко удается задержать меня. Технически нужно три штрафа, чтобы получить запрет. Пока что ему удалось выписать мне только два. – Я кивнула, и мы оба молчали, пока наконец Лео не спросил: – Это будет твое первое панк-шоу?

– Да.

На самом деле это был вообще мой первый концерт. Но я не была готова признаться в этом.

– Когда мы будем выступать, ты можешь пройти за кулисы. – Лео протянул мне пачку сигарет, но я отказалась. Он достал сигарету для себя и прикурил. Сернистый запах спички донесся до меня с другого края стола.

– Это то, чем ты хочешь заниматься? – Я сделала глоток пива, шипучего и вкусного, радуясь тому, что можно поговорить о чем-то еще. – Быть музыкантом?

– Ты не считаешь, что работа садовником – это тоже неплохая карьера? – Он откинулся на спинку стула и постучал сигаретой по столу; пепельницы не было.

– Да нет. То есть, если ты хочешь заниматься этой работой.

– А что если я скажу, – произнес Лео, чиркнув спичкой и спалив ее впустую – рефлекс, привычка, – что у меня вообще нет никаких амбиций? Что я просто хочу весь день сажать, подстригать и полоть. Что тогда?

– В каком смысле «что тогда»?

– Тогда всё? Ты бы порвала со мной? – Он прочертил линию в воздухе между нами. – Ты ищешь человека, который все время пытается измениться и стать кем-то еще? Потому что это может утомить.

Я все еще не могла сообразить, когда Лео шутит, а когда говорит серьезно; я подозревала, что зачастую его речь сочетает в себе то и другое.

– Я не знаю, кого ищу, – ответила я через минуту – как для того, чтобы заполнить паузу, так и потому, что это было правдой.

– Позволь мне предостеречь тебя от людей искусства, ну, ты понимаешь. Они могут быть засранцами. Настоящие придурки, психи, знаешь ли. – Он указал пальцем на себя. Пластиковый стул прогибался и вихлял при каждом движении его высокой, худощавой фигуры. Лео постоянно пребывал в движении – то покачивал ногой, то откидывался на спинку стула. Но, несмотря на бешеную энергию, он не терял внимательности: следил за тем, как я ем, за уголками моих глаз, за моими губами.

– Тогда, наверное, хорошо, что ты просто садовник, – сказала я.

– Я знал, что был прав насчет тебя, – отозвался Лео, выпустив тонкую струйку дыма. – А вообще я драматург, если тебе интересно. Я пишу пьесы. А в свободное время играю на бас-гитаре в панк-группе.

– Значит, ты не хочешь быть музыкантом? – Похоже, каждый раз, когда я пыталась точно узнать что-нибудь о Лео, картина менялась. Мне это нравилось, я чувствовала себя потерявшей направление.

– Нет. – Он затянулся сигаретой. – Наверное, тебя это радует, да?

– Я не имею ничего против музыкантов.

– Но скольких из них ты знаешь? Лично?

– Ни одного, – признала я. – Вдобавок ты единственный драматург, которого я знаю.

– Это потому, что нас осталось не так много.

Мы заказали еще по бокалу, и я спросила его, как он пришел в драматургию. Оказалось, Лео выбрал ее в колледже. И почему ему это так нравится – ему по душе структура и темп произведений. Мы поговорили о нашем опыте обучения в вузах: он – в Нью-Йоркском университете, я – в Уитман-колледже. Лео был на пять лет старше меня, и я задумалась, сколько лет мне должно понадобиться, чтобы отказаться от своей мечты и вернуться домой, попробовать что-то другое. Больше пяти, по крайней мере.

– Люди когда-нибудь спрашивали тебя, что ты будешь делать, если у тебя ничего не получится? – спросила я.

Он сделал паузу.

– А что будешь делать ты, если у тебя ничего не получится?

– В каком смысле?

– Музеи, наука. – В том, как он это произнес, растягивая слова, цедя их сквозь зубы, был некий вызов, издевка.

– Ничего и не получилось, – ответила я. – Я была сиротой, которую удочерил Патрик, помнишь?

– Да, – сказал Лео, выдыхая сигаретный дым и изучая бахрому на зонтике над моей головой. – Рейчел всегда говорила мне, что, если ничего не получается, я должен просто превратить все случившееся в пьесу.

– А почему бы и нет?

– Потому что я считаю, работать нужно честно.

– Значит, Рейчел знает, что ты драматург, – уточнила я, потягивая пиво. Я хотела казаться беспечной, но не могла не задаться вопросом о том, сколько раз они беседовали, бывали ли в этом баре раньше, и почему она не сказала мне.

Лео кивнул.

– Она видела, как ты играешь?

– Мы что, собираемся говорить о Рейчел весь вечер? С тем же успехом я мог бы просто пригласить ее.

Это было обидно, и он это понимал, потому что через секунду потянулся через стол за моей рукой, и хотя я попыталась отдернуть ее и положить обратно на колени, удержал ее;