Более того, такие места, как Феррара, где правящая семья была одновременно сказочно богата и одержима темными идеями оккультизма, которые могли бы укрепить их власть, казались идеальным местом для использования карт Таро в качестве гадательного инструмента. Затем появилась сама традиция создания Таро – изображений столь своеобразных, столь не похожих на все другие колоды карт, дошедшие до нас, что трудно было представить, будто их могли использовать для чего-то, не связанного с оккультизмом. И наконец, когда я раскладывала карты, они ощущались в моих руках как нечто живое, наполненное энергией.

После того как согласилась встретиться с Лео, я оставила его в саду и направилась в библиотеку. После того вечера, когда мы гадали на картах при свечах, я неизменно удивлялась тому, что Рейчел сидит за тем же столом, при ярком освещении, в окружении рабочих бумаг и исследовательских материалов, а не в тени. Казалось, она с легкостью перемещается между миром карт и миром рациональных исследований, но мне было все труднее сохранять четкие границы между этими мирами. Когда я присоединилась к Рейчел, мы услышали сквозь толстую дверь кабинета громкий голос Патрика, хотя старый мореный дуб филенок заглушал слова.

– Это из-за Аруны, – проговорила Рейчел, не поднимая глаз от расшифровки записей. – Патрик показал ей карты, и она считает, что они фальшивые. Он надеялся представить их в музее Моргана, но теперь это невозможно. Вместо этого ему придется стать ведущим семинара, и только.

В это было трудно поверить. Я что-то почувствовала в тот вечер, когда держала их в руках, когда разложила их здесь, на этом самом столе. Но разве не так работает магия? Отвлечь публику обстановкой, атмосферой, яркими эффектами, чтобы никто не заметил ловкость рук, фальшь всего этого…

Мы слышали его голос через дверь, гневный и разочарованный рык. Дело обернулось неудачей, а Патрик становился все более нетерпимым к неудачам.

– А ты что думаешь? – спросила я.

Рейчел подняла глаза от своей работы и пожала плечами.

– Они красивые, но какие-то неправильные. Какие-то жесткие. Пергамент обычно гораздо более гибкий. И, действительно, иллюстрации немного грубоваты. Может быть, рисовал ученик?

Я кивнула. Я видела их только дважды: один раз в антикварном магазине Кетча и второй раз в тусклом свете библиотеки. У Рейчел, я полагаю, было больше возможностей их рассмотреть.

– Аруна с тобой согласилась?

– Согласилась. Я, конечно, сказала ему. Но он не хотел слышать это от меня. Думаю, ему придется показать их еще нескольким людям, прежде чем он по-настоящему смирится с этим.

– Мне казалось, что люди не имеют привычки подделывать карты Таро пятнадцатого века.

– В наши времена?.. Мне кажется, это копия семнадцатого века. Не современная подделка. Неудачная попытка воспроизвести то, чем занимались Висконти в Милане. – Рейчел наклонилась через стол и понизила голос до шепота, едва ли не до шипения. – Ты понимаешь, что он ищет, не так ли? Он ищет наиболее точное отображение первоначального замысла. Самую раннюю колоду. По которой будет явно видно, что она оккультистская. Патрик ищет то, о существовании чего мы даже не знаем. Только то, о чем он, – она развела руками, – мечтает.

– Но разве ты не веришь, что мы найдем доказательства ее существования? Когда-нибудь?

– Скорее всего, да. Я бы не занималась этой работой, если б не считала, что это возможно. Но какова вероятность того, что это произойдет при посредничестве Стивена? Тот не продает ничего настолько сто́ящего. Те вещи, которые действительно хороши, он оставляет себе или в конце концов втихую передает в заведения, где политика приобретения не столь строга.

Рейчел была права: карты были жесткими, им не хватало эластичности пергамента, а некоторые иллюстрации выглядели грубовато. Но было что-то особенное в том, как эти карты ощущались на каком-то интуитивном уровне, и я не была готова отмахнуться от этого.

– Я просто полагаю, что Патрик не хотел замечать многие из этих недочетов, потому что колода была почти полной. А полные колоды найти вообще невозможно. Это был бы такой переворот – показать ее в музее Моргана… На самом деле Патрик хочет, чтобы мы завтра забрали у Стивена остатки карт. Полагаю, что несколько придется приобрести в другом месте.

– Конечно, – согласилась я. – Странно, что они ему еще нужны, учитывая мнение Аруны.

Звуки, доносившиеся из кабинета Патрика, прекратились, и в библиотеке снова воцарилась тишина, за исключением шагов и голосов посетителей в коридоре.

– Наверное, сейчас лучше держаться подальше от Патрика, – прошептала Рейчел.

* * *

На платформе станции «125-я улица» было мало места, а в вагоне метро еще меньше. Повсюду были люди, одетые в полосатые футболки и кепки «Янкиз»: молодые семьи, пьяные студенты, японские туристы, парень, нелегально торговавший бейсболками, – море тел, удушливое и разнородное, которое перемещало меня туда-сюда, несмотря на мои попытки устоять на месте. Я протиснулась в вагон перед самым закрытием дверей, прижалась лицом к стеклу, слегка поцарапанная и потрепанная, и была вынуждена выскочить через три остановки, когда все разом вышли у «Янкиз стэйдиум»; до начала матча оставалось пятнадцать минут. После этого в поезде остались только я, мужчина, который необъяснимым образом проспал все это, и молодая мать с младенцем на коленях. То, как город неудержимо колебался между этими двумя крайностями – радостным хаосом и трудовыми буднями, – заставило меня испытать отчаянное желание пережить все это, почувствовать полярность этих двух эмоциональных состояний.

Я встретилась с Лео на следующей станции у выхода из метро. На мне было короткое платье в стиле «бэби-долл» из невостребованных вещей Рейчел, и я втайне порадовалась, когда Лео посмотрел на меня, а затем выразительно смерил взглядом с головы до ног.

– Хорошо выглядишь, – сказал он, оценив мой внешний вид. – Пойдем, поедим перед концертом.

Он не взял меня за руку, но придержал за плечо и пошел вплотную ко мне – так захватчик с пистолетом мог бы вести заложницу. Это был необычный способ передвижения, но мне нравилось, как близко Лео находился ко мне, как интимно это ощущалось.

Это была моя первая поездка в Бронкс, и он предстал передо мной ярким и шумным – автомобильные стереосистемы и музыка, льющаяся из винных погребков, смеющиеся люди на тротуарах… Разные мелодии звучали со всех сторон, и что рождалось из их слияния – какофония или симфония, – я не могла понять. И несмотря на длинные, украшенные зеленью улицы и скромные жилые дома, высотой всего в четыре-пять этажей, этот район казался более плотно застроенным, чем Манхэттен, где над общей панорамой возвышались небоскребы. Если в Клойстерсе Лео иногда бывал раздражительным и часто