его длинные пальцы обхватили мое запястье, с той же настойчивостью, которую он проявлял во всем. Немного слишком сильной, но вызывающей уважение своей искренностью.

– Вы были вместе?

Не знаю, почему я задала этот вопрос, но я его задала. Я задала его, потому что мне нужно было знать.

– Нет, – сказал Лео, убирая волосы за ухо. – Она не в моем вкусе. К тому же, насколько я знаю – насколько все знают, – между ней и Патриком уже давно что-то есть.

Я не хотела продолжать данную тему; в конце концов, это был ответ, который я желала получить.

– А я в твоем вкусе? – спросила я, ободренная выпитыми двумя бутылками пива и тем, что Лео все еще держал мое запястье, водя большим пальцем по моей коже, по голубоватым венам.

Он не ответил, но наклонился через стол и поцеловал меня. Не нежно, не так, как это бывает в первый раз, а сильно и крепко, запустив руку в мои волосы. И это было то, перед чем я не могла устоять в Лео: острота, неправильность, хаос, его бессовестное стремление делать все по-своему. Не просто иначе, чем все вокруг, а иначе, нежели то, с чем мне приходилось сталкиваться прежде: робкие ухаживания парней, цепкие руки в машине, безответные сообщения. Казалось, что влечение Лео ко мне было открытым и жадным, как будто оно могло поглотить и стол, и бар, и всю мою жизнь. Я хотела этого.

В тот вечер я наблюдала за его игрой из кулис сцены. Звук был настолько громким, что трансформировался в шум – грохот и боль. В толпе бешено сталкивались тела тех, кто пришел на концерт, но я почти не обращала внимания на то, что происходит в темноте зала, зациклившись на том, как волосы Лео падают ему на глаза, как струйка пота медленно стекает по его груди. И несмотря на все, что произошло за это лето, за минувший год, за ужасные месяцы после смерти моего отца, в тот момент я не думала ни о чем из этого. Я думала только о Лео. О его высоком росте и его грубоватости. Об энергии толпы и о том, как мое тело двигалось само по себе, независимо от меня, в такт музыке.

После этого мы пошли в тесную квартирку гитариста, где горела тускло-желтая лампочка, а воздух был пропитан дымом. У него был балкон с видом на воду и миниатюрная подружка Мия с роскошными вьющимися волосами, которые, по ее словам, она не расчесывала шесть лет. Я поверила в это. Когда я вышла на балкон, чтобы избежать людской давки, затхлого запаха сигарет и спиртного, Лео присоединился ко мне, прижавшись ко мне всем телом.

– Тебе понравилось, верно? Концерт, я имею в виду.

Я хмыкнула в знак согласия.

– Я знал, что понравится. В тебе есть что-то немного панковское, Энн. Хотя я даже не уверен, что ты сама это знаешь. Но мне это нравится. Это напоминает мне меня самого.

Я прильнула к нему всем телом, пока его щека не коснулась моего затылка, и он прошептал:

– У меня есть кое-что для тебя.

– Что же? – спросила я, поворачиваясь к нему. Наши тела были так близко, что мне пришлось задрать голову, чтобы увидеть, что Лео держит надо мной: потрепанную колоду карт.

– Таро Мии, – пояснил он. – Вот, тяни карту.

Я нахмурилась.

– Это делается не так.

Но он протянул мне колоду; верхняя карта уже была частично вытянута. Я выхватила ее у него и прижала к груди.

– Что там? – спросил Лео, на его губах играла улыбка.

Я опустила глаза и отстранила карту от своей груди, она стала влажной от пота после всего лишь секундного прикосновения к моей коже. Влюбленные. Когда я подняла глаза на Лео, он смеялся. Наклонившись, прошептал мне на ухо:

– Мне нравится предсказывать твою судьбу.

Я проснулась на следующее утро в Бронксе и обнаружила на прикроватной тумбочке бумажный стаканчик с кофе и бублик. Квартиру Лео делил с барабанщиком, который на самом деле был начинающим художником-медиумом из Брауна. Когда я выглянула из спальни Лео, барабанщик уже ушел на весь день, а Лео склонился над кухонным столом и что-то чиркал карандашом. На кухне тут и там была разбросана одежда, кусочки травы и липкие пятна смолы, а на журнальном столике лежал потрепанный сборник пьес Сэма Шепарда[23], несколько вырванных листов из эссе Дэвида Мамета[24] и россыпь афиш с нацарапанными на обложках датами.

– Спасибо за кофе, – сказала я.

– Полный сервис. – Лео даже не поднял глаз.

– Мне было приятно…

– Поужинаем в конце недели? – спросил он, продолжая писать.

– У меня нет твоего номера. – Я стояла, ища свой мобильный телефон или клочок бумаги, а Лео так и строчил что-то на листе. Наконец он указал на другой конец квартиры.

– Принеси мне ручку. Я тебе напишу.

Я прошла в угол, где на книжной полке была небрежно свалена коллекция чернильных ручек и блокнотов. Я искала среди них хоть одну, относительно нормальную, когда увидела их – пару игральных костей. Не просто кубиков, а астрагалов, как у Патрика в его библиотеке. Я поборола желание взять их в руки и спросить Лео, откуда они взялись, были ли они копией или подлинными, и вернулась с ручкой.

– Дай руку, – сказал Лео, и я послушно протянула ее, наслаждаясь тем, как он выводит номер на моей коже, на самой мягкой части руки. – Вот так, – заключил Лео, глядя на меня снизу вверх. – Теперь он у тебя есть.

Глава 12

Даже после того как чернильные следы стерлись, я чувствовала, как эти цифры щекочут мою кожу. Но оживленный сезонный ритм в Клойстерсе отвлекал меня, и каждый день я обнаруживала себя в окружении детей из лагерей, иностранных туристов и коренных ньюйоркцев, ищущих спасения от полуденного солнца. Плотный поток людей двигался по галереям, непрерывный и шумный, вливая оживление и тепло в готическое здание; их было так много, что температурные датчики начинали попискивать, а сама система охлаждения – стонать. Дети пристраивались на больших металлических решетках, вмонтированных в пол, наслаждаясь необычным ощущением прохладного воздуха, пробегающего по ногам. Звук шагов, эхом отдающийся в стенах, слышался все время, пока посетители переходили от украшенных драгоценностями ковчегов к фрескам со львами и драконами и далее к картинам со святыми мучениками.

Солнце медленно уползало за горизонт, а жара, похоже, не собиралась покидать нас, и все это начало надоедать Патрику. Его добродушная улыбка куда-то