улыбка чеширского кота в темноте леса. А потом уже на лице Матвея Георгиевича... совпадение? Мое воображение? Так бывает?

 Неужели это он? Неужели мой, скажем так, хозяин, этот Матвей Георгиевич, тот самый человек, разрушивший мою жизнь?

Глава 23

Матвей

– Матвей! Матвей!

 Не знаю, в который раз меня уже зовет Илья, но я только-только слышу его голос сквозь какую-то непроницаемую подушку собственных мыслей.

– Да? – посмотрел я на друга.

– Ты что-то как попрощался с обслуживающим персоналом, так сам не свой.

– Да устал просто, – тру переносицу.

– Так зачем я тут двадцать минут распинался? – смеется Илья, поднимаясь. – Ладно, поеду я домой. Завтра на работу, так что тоже отдохни. Как время появится, тебе надо посмотреть договор на оплату.

 Я провожаю Илью до ворот, закуриваю, пока мы ждем машину такси, и говорю:

– Спасибо.

– За что?

– За все. Как-то все дерьмово в жизни в последнее время, люди вокруг какие-то гнилые, а вот за тебя можно зацепиться, зная, что эта спасительная ветка не окажется трухлявой. Блядь, какая-то хреновая философия выходит.

– Матвей, – Илья кладет мне руку на плечо. – Философ из меня еще хуже твоего, а уж в какие-то высшие силы тем более не верю, но, возможно, наша случайная встреча была необходима нам обоим. Знаешь, случайности вообще штука странная, – усмехается друг напоследок и садится в подъехавшую машину.

 Я отбрасываю окурок и возвращаюсь в дом.

 Выключаю свет вне дома, закрываю входную дверь и почему-то иду в кабинет отца. Одно дело, когда я сижу в его офисе днями и ночами, но другое… Я не заходил сюда почти два месяца, а теперь чувствую себя так одиноко в этом большом доме, что впору удавиться.

 На удивление, здесь свежо. Фаина убирается, наверное, проветривает. Пока медленно подхожу к креслу, двумя пальцами за собой делаю дорожку по столу, с нажимом, со скрипом. Хоть какой-то звук в звенящей тишине дома.

 Опускаюсь в кресло, забрасываю руки за голову и спрашиваю в пустоту:

– И что делать, пап?

 Меня сегодня что-то действительно тянет на какую-то душевную хрень. Я давно нарастил вместо кожи панцирь, но сегодня что-то треснуло. Нельзя, надо держаться. Ради чего? Сразу для просвещения – я должен узнать, что случилось с отцом. А потом… Вот тут я не знаю. Просто жить, наверное, как все живут.

 А как все живут? По-разному ведь. Кому-то нормально прожигать жизнь, тупо тратя чужие деньги. Кому-то нужен тихий оплот семейной жизни. Кому-то необходимо уходить в бизнес с головой... Что из этого я буду делать, а главное – желать в то самое потом?

 Опускаю руки на стол, сцепляя пальцы в замок. Оглядываюсь бездумно. Вновь ловлю запах свежести и вдруг вспоминаю другой. Запах Славы... блядь, как поэтично это звучит даже в голове! От волос новой домработницы пахнет очень вкусно. И очень знакомо. Так же мне знакомо название населенного пункта, откуда она родом... Мы встречались раньше? Черт, не помню. Лица девушки точно. И такое имя я бы стопроцентно запомнил бы.

Но может, она меня узнала? Может, она напомнит?

И что, спрошу ее в лоб?

Да похер, не важно.

 Резко встаю и иду к двери. Покидаю кабинет отца, оглядев его еще раз, держась за ручку. Вот что за тоска? Хоть волком вой.

 В гостиной возвращаюсь к камину. Делаю огонь посильней и сажусь в кресло. Любуюсь на танец огня, стараясь ни о чем не думать. Сегодня не стоит. А вот завтра надо будет позвонить отцу Ильдара, договориться о встрече, чтобы узнать, про какой новый проект он говорил.

 Сижу еще минут десять, а когда уже собираюсь встать и даже приподнимаюсь, раздается звонок в дверь. Кого там черти принесли? Иду к двери и ничего, точнее никого хорошего не жду.

 И почти не удивляюсь, когда вижу на пороге Марину. В том же наряде, что на поминках и с той же наигранной скорбью на лице.

– Матвеюшка, – поет она, слегка запинаясь. Напилась "матушка". – Я к тебе, мой мальчик, так мне одиноко...

 Хмурюсь, придерживая дверь. В дом пускать ее не хочу.

– Ой ли, Маришка, тебе, да в таком наряде, да в таком состоянии и одиноко.

– Еще как, – слезно кивает она. – Без твоего отца так плохо. А меня даже утешить некому.

Усмехаюсь, качая головой.

– Что ты хочешь?

– Сочувствия и соучастия, – она достает из сумки бутылку бурбона. Того, что так любил отец. – Я же знаю, что и тебе плохо, – шепчет она заигрывающе. – Давай, поможем друг другу. Давай утопим грусть...

 Тут она делает что-то странное и неожиданное – бросается мне на шею, старательно прижимаясь грудью. А я, не долго думая, одним резким движением отстраняю Марину от себя, но она опять пытается повторить маневр и повиснуть на моей шее.

– Топись одна, – бросаю я ей, слегка толкаю и быстро закрываю дверь перед ее носом.

– Ну, Матвей! – орет она громко и противно, как коты в марте.

 И что за очередное шоу от «матушки»? Как будто ей членов с кошельком мало в городе. А хотя Марина сейчас бухая и болтливая, так что… Возвращаюсь к входной двери и, не включая свет, открываю ее.

– Да нет же… – шепчет «матушка» в трубку, сидя на ступеньках ко мне спиной. – Ни в какую в руки не дается. Да не пьет он сейчас, – вздыхает она, а я, кажется, даже не дышу, боясь выдать свое присутствие. – Не знаю, что делать. Ой, не тебе меня учить, как мужиков соблазнять, хотя идея мне нравится. А то я, блядь, не понимаю, что срочно надо. Может, это, к бабке какой за приворотным зельем съездить? Да не идиотка я! Думаешь, идиотка смогла бы на протяжении года незаметно сливать тебе всю инфу по Жориным делам? Не ори на меня, дорогой. Помни, что мы в одной связке, и если ты не хочешь, чтобы Матвей узнал… – тут Марину, видимо, прервал собеседник, а потом она залебезила: – Нет-нет, прости, я просто пьяная. Конечно, я тебя никогда не предам.

Не знаю, что она услышала, но в ее голосе – нотки животного страха. «Матушка» охренительно боится этого человека. А я очень хочу узнать, кто он.

 Прикрываю тихо дверь, включаю свет, а потом уже громко выхожу на крыльцо.