Архитектор снова кивнул и записал пожелание фараона.

— Там должен быть открытый двор, окаймленный лотосовыми колоннами.

— И пруды с рыбой, — добавила Нефертити. Отец нахмурился, но Нефертити не обратила на него внимания. — И сад. С озером. Вроде того, которое ты сделал для царицы Тийи.

— Только больше, — с нажимом произнес Аменхотеп, и зодчий заколебался.

— Если этот храм будет рядом с нынешним храмом Амона… — Майя сделал небольшую паузу. — Там может не оказаться места для озера.

— Значит, мы снесем храм Амона, и место появится! — торжественно заявил Аменхотеп.

Придворные принялись перешептываться. Я посмотрела на мать. Та была мертвенно-бледной; она пыталась поймать взгляд Нефертити, но моя сестра отводила глаза. Как он может снести храм Амона? Где же тогда будет отдыхать бог? Куда ходить людям, чтобы поклониться ему?

Майя кашлянул.

— На снос храма могут уйти годы, — предупредил он.

— Значит, озеро будет делаться в последнюю очередь. Но там должны быть высокие каменные пилоны и могучие колонны. И стенные росписи у каждого входа.

— Изображающие нашу жизнь в Мемфисе, — заявила Нефертити. — Чтобы там были слуги с опахалами, и телохранители, и визири, и писцы, и слуги, подносящие сандалии и ходящие по коридорам, — и мы.

— И чтобы на каждой колонне было изображение царя и царицы Египта.

Аменхотеп взял Нефертити за руку, позабыв про сидящую внизу беременную жену, и их захватило видение, внятное только им двоим.

Майя положил тростниковую ручку и посмотрел на помост.

— Это все, ваше величество?

— Пока да. — Аменхотеп стукнул скипетром об пол. — Введите военачальника!

Двери распахнулись, и в Зал приемов вступил Хоремхеб. Когда архитектор вышел и его место занял военачальник, я заметила, что многие визири напряглись. Я удивилась и подумала: неужто они боятся его?

— Все ли подготовлено? — спросил Аменхотеп.

— Солдаты готовы, — отозвался Хоремхеб. — Они ждут вашего приказа.

«И ожидают вознаграждения». Я читала эти слова на лице военачальника и понимала, что солдаты ждут войны с хеттами, чтобы помешать им захватывать наши владения.

— Тогда передай им мой приказ и приступай.

Хоремхеб двинулся к двери, но, прежде чем он дошел до выхода, Аменхотеп подался вперед и остановил его.

— Не разочаруй меня, военачальник!

Придворные повытягивали шеи, чтобы лучше видеть. Хоремхеб обернулся.

— Я никогда вас не разочарую, ваше величество. Я всегда держу свое слово. И знаю, что и вы сдержите свое.

Когда тяжелые, окованные металлом двери захлопнулись, Аменхотеп вихрем слетел с трона, напугав визирей.

— Прием окончен!

Сидящие в зале чиновники заколебались.

— Вон отсюда! — выкрикнул фараон, и все вскочили на ноги. — Эйе и Панахеси пусть останутся.

Я тоже встала, но Нефертити вскинула руку, веля мне остаться. Зал приемов опустел. Я снова опустилась на свое место. Кийя тоже осталась сидеть. Аменхотеп принялся расхаживать взад-вперед.

— Этому военачальнику нельзя доверять! — решил он. — Он не предан мне!

— Но вы еще не испытали его, — негромко заметил отец.

— Он верен только своим людям из войска!

Панахеси кивнул:

— Совершенно с вами согласен, ваше величество.

Почуяв поддержку, Аменхотеп принял решение:

— Я не пошлю его на войну. Я не стану отправлять его на север воевать с хеттами, чтобы он вернулся с полными колесницами оружия и золота и использовал их для мятежа!

— Мудрое решение! — тут же поддержал его Панахеси.

— Панахеси, я отправляю тебя надзирать за храмами, — сказал Аменхотеп. — Ты отправишься с Хоремхебом следить, чтобы ничего не было украдено. Все, что соберет войско, следует доставить ко мне. Во славу Атона.

Он повернулся к моему отцу.

— Эйе, ты займешься иноземными послами. Ты будешь решать все дела, подлежащие рассмотрению перед троном Гора. Я доверяю тебе больше всех.

Фараон впился взглядом в отца, и тот почтительно поклонился.

— Да, ваше высочество.

На третий вечер нашего пребывания в Мемфисе ужин в Большом зале получился молчаливым. Фараон пребывал в дурном расположении духа и взирал на всех с подозрением. Никто не смел упомянуть имя военачальника Хоремхеба, а визири тихонько перешептывались между собой.

— Ты еще не видела здешние сады? — спросила меня мать.

Она наклонилась и угостила кусочком утки одну из дворцовых кошек, на зависть слугам. За нашим столом она единственная была весела. В тот момент, когда Аменхотеп поклялся отвернуться от генерала, как только Хоремхеб закончит разбираться с храмами Амона, мать изучала местные рынки.

Я покачала головой и со вздохом отозвалась:

— Нет. Я разбирала вещи.

— Тогда нам надо сходить туда после ужина! — жизнерадостно заявила мать.

Когда Большой зал опустел, мы прошли через заполненные народом внутренние дворики и отправились прогуляться по вечерней тишине. С верхней площадки дворцовой лестницы, ведущей в сады, я увидела нанесенные ветром песчаные холмы Мемфиса. В угасающем свете дня видно было движение песка и дрожащую пыльную дымку. Солнце садилось, но было еще тепло, и небо этим вечером было ясным. Я сорвала листик с дерева:

— Мирт.

Я растерла листок в пальцах и поднесла руку к лицу матери, предлагая ей понюхать. Она отпрянула.

— Ужас какой!

— Вовсе и не ужас, когда у тебя что-то болит.

Мать посмотрела на меня.

— Возможно, нам с тобой стоило бы остаться в Ахмиме, — внезапно произнесла она. — Ты скучаешь по своему саду. У тебя всегда были большие способности к травознанию.

Я взглянула на нее, пытаясь понять, отчего вдруг она заговорила об этом сейчас.

— Ранофер был хорошим наставником, — ответила я.

— Ранофер женился, — сказала мать.

Я вскинула голову.

— На ком?

— На местной девушке. Конечно, она не так красива, как Нефертити, но она любит его и будет ему верна.

— Ты думаешь, Нефертити его любила? — спросила я.

Мы стояли и смотрели на темнеющее небо. Мать вздохнула.

— Любовь бывает разная, Мутноджмет. Любовь к родителям, любовь к детям, любовь, которая на самом деле вожделение.

— Нефертити испытывала вожделение?

Мать рассмеялась.

— Нет, для этого она слишком хорошо владеет собою. Это мужчины вожделеют ее. Но я думаю, что она любила Ранофера — на свой лад. Он был рядом, он был привлекателен, и он ходил за нею по пятам.