— Выброси его из головы! — прикрикнула Нефертити. — Аменхотеп его не любит. Чтобы тебя с ним не видели!

— Да ну? — Я встала, внезапно рассердившись. — Мне четырнадцать лет! Какое у тебя право указывать, с кем мне видеться, а с кем нет?

Мы уставились друг на друга; у рта Нефертити пролегли жесткие складки.

— Я — царица Египта. Тут не Ахмим, где мы были просто девочками. Я — правительница самого богатого царства на свете, и я не желаю, чтобы ты была повинна в моем низвержении!

Я собрала все свое мужество и яростно тряхнула головой:

— В таком случае я не желаю иметь с этим ничего общего!

Я двинулась к выходу, но Нефертити преградила мне путь.

— Ты куда?

— К себе во дворик.

— Нет, ты не пойдешь! — воскликнула Нефертити.

Я расхохоталась.

— Ты что, собираешься стоять так всю ночь?

— Да!

Мы снова уставились друг на друга, а потом на глазах у Нефертити выступили слезы. Она подошла к кровати и упала на нее.

— Ты хочешь, чтобы я осталась одна? Вот так, да?

Я вернулась и присела рядом с ней.

— Нефертити, у тебя есть Аменхотеп. У тебя есть отец…

— Отец! Отец любит меня за мое честолюбие и хитрость. А тебя он уважает! С тобой он разговаривает!

— Он разговаривает со мной потому, что я его слушаю.

— И я тоже!

— Нет. Ты не слушаешь. Ты ждешь, пока человек скажет то, что тебе хочется услышать, и только тогда обращаешь на него внимание. И ты не прислушиваешься к советам отца. Ты ни к чьим советам не прислушиваешься.

— А почему я должна к кому-то прислушиваться? Я что, овца?

Я помолчала, потом снова повторила:

— У тебя есть Аменхотеп.

— Аменхотеп! — отозвалась Нефертити. — Аменхотеп — честолюбивый мечтатель! И сегодня ночью он будет с Кийей, которая не видит дальше кончика своего кривого носа!

Я рассмеялась, потому что это было правдой, и Нефертити положила руку мне на коленку.

— Останься со мной, Мутни.

— Хорошо, сегодня останусь.

— Нечего делать мне одолжение!

— Ничего я и не делаю. Я просто не хочу, чтобы ты была одна, — искренне ответила я.

Нефертити самодовольно улыбнулась и налила две чаши вина. Я не стала обращать внимание на ее самодовольный вид и села рядом с ней у жаровни, набросив одеяло нам на ноги.

— А почему Аменхотеп не любит этого военачальника? — поинтересовалась я.

Нефертити мгновенно поняла, какого военачальника я имела в виду.

— Он предпочел остаться в Фивах, вместо того чтобы поехать в Мемфис.

На лице Нефертити играли золотистые отблески пламени в жаровне. Она была красивой даже без драгоценностей и короны.

— Но ведь не все же военачальники поехали с нами в Мемфис! — возразила я.

— Ну, Аменхотеп ему не доверяет. — Нефертити повращала чашу с вином. — И потому не следует, чтобы тебя видели с ним. Те, кто верен, приехали с ним в Мемфис.

— Но что будет, когда Старший умрет? Разве войско не воссоединится снова в Фивах?

Нефертити покачала головой:

— Сомневаюсь, что мы вернемся в Фивы.

Я чуть не выронила чашу.

— Что ты имеешь в виду? Когда-нибудь Старший умрет. Возможно, не скоро, но когда-нибудь…

— И когда он умрет, Аменхотеп туда не вернется.

— Он так сказал? Ты рассказала отцу?

— Нет, он этого не говорил. Но я узнаю о нем все больше. — Нефертити смотрела в огонь. — Он хочет свой собственный город. Не Мемфис — другой, чтобы он стал свидетельством нашего царствования.

Нефертити, не сдержавшись, улыбнулась.

— Но разве ты не хочешь вернуться в Фивы? — спросила я. — Это же центр Египта! Центр всего!

Улыбка Нефертити сделалась шире.

— Нет, Мутни. Это мы — центр всего. Как только Старший умрет, двор последует за нами, куда бы мы ни отправились.

— Но Фивы…

— Это всего лишь город. Представь себе: а что, если Аменхотеп сумеет построить город еще больше? — Ее глаза округлились. — Он станет величайшим строителем в истории Египта! Мы сможем написать наши имена на каждом дверном косяке. Каждый храм, каждый алтарь, каждая библиотека, даже каждая вещь станет свидетельством наших жизней. — Черные волосы Нефертити поблескивали в свете огня. — Ты сможешь обзавестись собственным зданием, обессмертить свое имя, и боги никогда не забудут тебя!

Я вспомнила слова Нахтмина о том, что лучший подарок, какой только может сделать история, — это чтобы тебя забыли. Но это не может быть правдой! Откуда боги узнают, что ты сделал? Мы с сестрой сидели в молчании и размышляли. Пламя в глазах Нефертити погасло, и вид у нее сделался затравленный.

— Мы с тобой такие разные! Должно быть, это потому, что я больше похожа на мою мать, а ты — на свою.

Я заерзала в кресле. Я не любила, когда сестра говорила о нашем разном происхождении.

— Интересно, какой была моя мать? Представляешь, Мутни, мне ничего от нее не осталось. Ни портрета, ни одежды, ни даже какого-нибудь свитка.

— Она была царевной Миттани. Дома ее наверняка нарисовали в гробнице ее отца.

— Даже если так, здесь, в Египте, у меня нет ее портрета.

Во взгляде Нефертити появилась решимость.

— Я никогда не допущу, чтобы со мной случилось то же самое. Я высеку свое изображение на всех углах. Я хочу, чтобы мои дети помнили меня до тех пор, пока в Египте не исчезнут пески, а пирамиды не рассыплются в прах.

Я посмотрела на сестру, освещенную светом огня, и мне стало очень грустно. Я никогда не знала этого о ней.

Множество сокровищ Амона сложили в тяжелые окованные сундуки, а сундуки кое-как составили вдоль стен Зала приемов. Но все равно позолоченные сандалии, леопардовые шкуры и короны с самоцветами величиной в мой кулак валялись грудами по углам и на столах. Куда это все девать? Держать здесь, в зале, небезопасно, даже под присмотром трех десятков стражников.

— Надо поручить Майе спроектировать сокровищницу, — предложила Нефертити.

Аменхотеп тут же загорелся этой идеей.

— Царица права! Я хочу сокровищницу, способную противостоять напору времени. Панахеси, отыщи Майю.

Панахеси быстро поднялся со своего места:

— Конечно, ваше величество. И если фараон пожелает, я с радостью присмотрю за строительством.

Отец бросил взгляд на Нефертити, и моя сестра тут же произнесла: