Распахнув дверь, полковник Вольцев придержал ее, контролируя, как два лейтенанта, примеряясь к дверному проему так и эдак, затащили в кабинет предмет внушительных размеров, упакованный в полиэтилен и бумагу.

– Без подарочного бантика, все-таки у нас серьезное учреждение, – радовался полковник. – Давай открывай.

Он вытащил ножницы из карандашницы, стоявшей на столе Самбурова, и протянул их девушке.

Заинтригованная Кира под циничным насмешливым взглядом Григория принялась разрезать упаковку.

– Ого! Какое классное и удобное! – Кира захлопала в ладоши. – Мечта любой спины!

Подарком оказалось ортопедическое кресло. Мягкое, стильное на вид, с подставкой под ноги и регулируемой спинкой.

– Мне специалист посоветовал, хороший мужик, еще в советские времена в меде учился, не нынешние фитюльки. Говорит, что почти для любой спины подходит, регулируется и все такое.

– Спасибо, Дмитрий Юрьевич. Спасибо. – Кира плюхнулась в кресло и подняла ножки на подставку.

– Откуда-то еще подставка выдвигается, под чашку, – сообщил полковник. Он добродушно улыбался. Довольный, что подарок Кире понравился.

– Ну, то есть мне диван поставить было нельзя? – надулся Самбуров. – А ей можно? Совершенно неформальное кресло. Вообще никаких ассоциаций с серьезным официальным заведением!

– Ты на диване в полицейской форме валяться собрался? – буркнул Вольцев. – На тебе погоны! Звание! Ты присягу давал. А у девочки творческий процесс, ей думать надо!

– Ну а мне думать не надо? – возмутился Григорий.

– Самбуров! Не хами, а? Ты и так по управлению в крагах и косухе ходишь, байк во двор загоняешь! С тебя хватит.

– Все равно несправедливо! – деланно шмыгнул носом Григорий.

– Жизнь, Гриша, вообще, несправедлива, – согласился Вольцев, радостно и умиленно взирая на Киру, настраивающую спинку кресла и выдвигающую небольшую подставку из подлокотника. – Иначе ты бы в стройбате служил.

– Куда ставить будем? – смиренно уточнил Самбуров у девушки. – Правильное положение по фэншую уже определила?

– Определила, – радостно кивнула та. – Вот сюда, к окну.

Самбуров самолично подвинул кресло, куда указала их новая сотрудница, и распорядился, заметив, что Аня едва сдерживает смех:

– Зурову скажи, как увидишь, чтобы стол убрал отсюда.

Аня кивнула.

Довольный Вольцев отправился восвояси.

Кира отодвинула жалюзи и, удостоверившись, что в чайнике есть вода, нажала на нем кнопку. Из картонной коробки пахну´ло ягодами. Она бы предпочла пюре из настоящей малины или клубники, но сама возиться не любила, да и Самбуров вряд ли оценит, если она начнет распространять ароматы ягод по кабинету. Поэтому ягодный чай она выпьет в кофейне.

С чашкой чая Кира расположилась в своем новом кресле, удобно вытянув ножки и откинувшись на спинку. Она принялась пролистывать альбом, оставленный Ниной Кирилловой.

Через пару минут зашла уборщица и забрала остатки упаковки.

Григорий как-то жалобно смотрел на Киру. Казалось бы, наконец она угомонилась, замерла в отведенном для нее месте, перестав смущать и отвлекать постоянным метанием по кабинету. Казалось бы. Но что-то опять пошло не так. Он так и не мог сосредоточиться на работе. Кира Вергасова одним своим присутствием в зоне его видимости притягивала его взгляд, мысли, внимание.

Кира листала альбом. С фотографий на нее смотрела то красивая женщина, то очень красивая девушка, то нереально красивая девочка.

Кире нравилось рассматривать фотографии. Всегда, еще с самого раннего детства. Тщательно, долго вглядываться в мгновение, выдернутое из течения жизни.

Еще в школе она заметила, что это самое мгновение, застывшее на глянцевой карточке, может рассказать о многом, часто о том, чего никогда не скажет сам человек.

Казалось бы, один миг. Принимаем позу, натягиваем улыбку. Ожидая щелчка и вспышки, уж точно можно отконтролировать эмоции, скрыть страхи, беспокойство или неприязнь. На секундочку изобразить расслабленную улыбку, придать лицу счастливое и безмятежное выражение. А вот и нет. Фотография, словно лужа проявителя, вытаскивает на поверхность то, что таят, скрывают, в чем боятся признаться даже самим себе. Прямоугольник десять на пятнадцать, кажется, выворачивает сущность наизнанку. Выставляет на обозрение самую суть. Будто эмоции становятся осязаемыми, выползают наружу, желая расползтись и скрыться, а не запечатлиться во времени.

Улыбающиеся супруги на двадцать пятой годовщине свадьбы. Окружены детьми и внуками. «Какая счастливая семья!» – восхищаются друзья и знакомые. А приглядевшись, открывается – у нее жесткий взгляд цербера, внимательно следящего, чтобы все вели себя надлежащим образом. У супруга обреченность и смирение на лице, и даже держит он благоверную за талию напряженной рукой, с плотно собранными вместе пальцами. Взрослый сын уверенно обнимает за талию молодую супругу, та отодвигает от него верхнюю часть тела, вымученно улыбается. Замуж вышла из-за денег, не подумав, теперь, раздраженная и неудовлетворенная, поглядывает на младшего брата. А вот на нее саму зло и завистливо косится девочка-подросток. Дочь мужа от первого брака.

Кира читала по фотографиям истории целых семейств и отдельные жизни. Вглядывалась в каждый попавший ей в руки снимок. Друзья иногда показывали фото своих семей или знакомых, выслушивали угадайки Киры и удивленно-восхищенно ахали: «Вергасова, ты ясновидящая? Экстрасенс? Кира, ты сама себя не боишься?»

Лицо Кирилловой тоже о многом говорило. Улыбка одними губами, спазмированными, напряженными. Чуть шире, чем нужно для того, чтобы овал рта стал четким, а носогубные складки незаметными. Вздернутый подбородок, потерянный взгляд. Неоправданные ожидания, раздражение, досада.

Фотографии лежали не в хронологическом порядке. Мать составляла альбом уже после исчезновения дочери. Видимо, вытаскивала из других альбомов и вставляла подряд.

На страницах появлялась то маленькая девочка, то взрослая женщина, то компания подружек, одноклассников и однокурсников. Фото Анастасии с сыном, с матерью и с отцом. Особенно много было фотографий со школьных времен. Почти весь класс. В каком-то поле на сборе клубники, у речки или озера. Иногда сзади фото было подписано, иногда подпись встречалась на картонном листе альбома. «8-й класс. День рождения». «Школьный лагерь. Июнь. 9-А».

Юная Настя всегда в центре, всегда окружена детьми. Явный лидер. Прищуренные глаза, указывающие жесты. Командовала и девчонками и мальчишками. Своенравная, резкая, авторитарная. Даже агрессивная. На фото учительница что-то говорит классу, а все взгляды обращены на Настю. Прежде чем реагировать, класс сверял свои действия с мнением лидера.

Кира листала альбом медленно, иногда возвращалась к уже пройденным страницам.

Григорий поглядывал на девушку, хмыкал, и непонятно было – то ли он раздражался, не в состоянии успокоиться, что она очень хорошо устроилась в кресле, то ли думал о чем-то своем.

Со временем Настя изменилась. Стала терпимее и мягче, нет, пожалуй, более скрытной. Кира всматривалась и всматривалась в фотографии. Жесткий, колючий взгляд человека, сдерживающего истинные эмоции, и при этом улыбка. Тяжело дающаяся, но легкая, милая улыбка.

Похоже, мать собрала в альбоме все фотографии, на которых Настя только встречалась. Кира окинула взглядом общую