Поддерживалась оборона так же методично, как ее готовили. На вершине горы Святого Ильи недалеко от Микен сторожевой пост наблюдал за дорогами Арголиды, идущими и через горы, и через равнину. Зажигая сигнальные огни, они обменивались сообщениями с другими оборонительными фортами и с дворцом. Это не выдумка поэта Эсхила, а действительность, оставившая след на земле и отмеченная в исследованиях археологов: Цунтаса, Вейса, Милонаса. Точно так же гора Арахнейон, или Паучья (1199 м), на полпути из Тиринфа в Эпидавр была центром оптической информации, которой пользовались все воины Арголиды. И нет ничего удивительного в том, что благодаря огневым сигналам узурпаторы аргосского дворца менее чем за одну ночь, как говорит Эсхил, узнали о победе Агамемнона в Дарданеллах.

На севере Пелопоннеса властители Коринфа распорядились перекрыть перешеек исполинской стеной, и воины денно и нощно совершали по ней обходы. Вокруг дворца в специальных мастерских ковали оружие, делали доспехи, лошадиную сбрую и боевые колесницы. В мирное время всем этим заполняли склады, арсеналы или, как в Тиринфе, огромные казематы. Что касалось обеспечения армии в походе, то частично это происходило за счет грабежа неприятельской территории, а частично — благодаря кораблям из дружественных портов или торговым посредникам. Занимались этим и военные поставщики. В трагедии «Филоктет» Софокл выводит на сцену одного из таких коммерсантов. Логистика, или разумное использование ресурсов, родилась далеко не сегодня.

Приходится признать, что нам почти ничего не известно о стратегии этого вооруженного народа (laos), этого регулярного войска. Невозможно говорить даже о какой бы то ни было стратегии Троянской войны, ибо каждая армия подчинялась лишь своему вождю, а тот — собственным амбициям. Когда эти несхожие меж собой свободные люди, необычайно гордые правом высказывать личное мнение или, подобно Терситу, затевать свары, соглашаются вступить в бой, их, как посоветовал старец Нестор, объединяют по землям и кланам. В свете того, что нам дают греческая мифология и эпос, исторические свидетельства Хеттского царства, официальная переписка семитских царей, надписи фараонов Египта, в XIII веке до н. э. трудно говорить о какой-либо стратегии, ибо речь приходится вести о нашествии целых народов, многочисленных, голодных или лучше вооруженных, о захватах и грабительских нападениях, о краткосрочных карательных экспедициях и, наконец, о рейдах, то есть молниеносных налетах на боевых колесницах. Сомнительно, чтобы ахейцы могли участвовать в захватнических войнах так называемых «народов моря», о которых упоминают египетские архивы, или хотя бы, что они сами становились жертвами таковых. Чтобы погубить себя, им вполне хватило нескольких междуусобных схваток. Троянская война отвечает всем характеристикам грабительского похода. Ахилл, Аякс, Одиссей, уподобляясь богу Аресу, называют себя «разорителями городов», ptoliporthoi. Как только город сожгли и добычу собрали, Троада опустела — ахейские корабли спешили вернуться в родные гавани.

Со своей стороны составители пилосских табличек в 1220 году до н. э. опасались не нашествия иллирийцев, этолийцев или дорийцев, как это, по-видимому, произошло лет через двести, а внезапных набегов, вторжений своих же союзников, вроде тех, о которых рассказывает царь Пилоса Нестор в нескольких эпизодах «Илиады».

В коротких эпических песнях, независимых от основного сюжета о Троянской войне, Гомер повторяет рассказы, слышанные им в Милете при дворе Нелеидов, потомков Нестора. В первую очередь из Песни VII мы узнаем, что пилосцы воевали с аркадцами, своими соседями, и что царь Аркадии Ликург убил тяжеловооруженного героя Аретоса, «Носителя палицы», «хитростью, а не силой, на узкой тропинке, где палица не спасла его от смерти». Это типичная засада в ущелье, которую Нестор клеймит, как предательскую, прежде чем рассказать о своем отмщении — в честном поединке. Но тот же знаменитый рассказчик посвящает сотню стихов в Песне XI захвату скота, учиненному им самим на эпейской территории на границах своей страны. За этим следовали введение в бой армии, осада города, бой и, наконец, поражение противника: «Эпейцы, при всем своем мужестве, бежали кто в одну сторону, кто — в другую, когда увидели гибель воина, командовавшего их колесницами». Здесь стратегия уступает место тактике, весьма популярной в те времена: она состояла в том, чтобы изолировать, взять в плен или убить вражеского предводителя.

Затем, в Песне XXIII Нестор перечисляет свои спортивные победы над теми же эпейцами во время погребения Амаринкея. Вскользь он упоминает о знаменитых конюшнях царя Авгия, охраняемых воинами Элиды и их союзниками от алчности Геракла, посланного царем Тиринфа. Легенда гласит, что герой, получив приказ очистить Авгиевы конюшни, изменил русло бурного Алфея. Подразумевается, что для войны, особенно для войны блокадной, годятся любые хитрости, включая захват источников, перекрытие рек или просто-напросто ожидание осеннего половодья, способного парализовать и уничтожить противника. Песнь XXI «Илиады» показывает нам, как Ксанф и Симоис разлились по долине Троады, чтобы остановить наступление Ахилла, и о всепожирающем огне, победившем разгул и буйство стихий. Это — преувеличенный поэзией отголосок хорошо известной тактики «выжженной земли».

В числе самых распространенных стратегических хитростей фигурируют переодевания, шпионаж, диверсия и симуляция отступления. Все это широко используется героями Гомера — изобретательным Долоном, отважным Диомедом и хитроумным Одиссеем. Но самый знаменитый тактический ход эпос приписывает Эпею (решительно, традиция отводит эпейцам дивную роль!), сыну Панопея и создателю Троянского коня.

Город, окруженный мощными стенами, невозможно было взять ни приступом, ни голодом, ни уничтожением на поле боя самых храбрых его защитников. И ахейцы сделали вид, будто сворачивают лагерь. Но прежде чем укрыться на ближайшем островке Тенедосе, они, как уверяет поэт, по особой милости богов сконструировали и оставили на берегу колоссального деревянного коня. В его брюхе спрятались лучшие воины. Предатель или простофиля убедил троянцев приволочь «безобидную» статую на колесах в неприступную цитадель и посвятить богам, как громадный монумент благочестия. Наконец-то троянцы смогут насладиться вновь обретенным покоем и мирно уснуть! Но под покровом ночи герои открыли дверцу в брюхе деревянного коня, рассеялись по спящему городу и вместе с поспешно вернувшимися с Тенедоса воинами принялись грабить и убивать. Этому остроумному изобретению, ловкому фокусу, забавляющему более трех тысяч лет греческих школьников, предлагалось немало объяснений. Если оставить в стороне поэтическое преувеличение размеров коня и роли архитектора, мы бы сказали — инженера, приписываемой Эпею, троянцы столкнулись с испытанной и тысячи раз повторявшейся военной хитростью — начиная со взятия Яффы в 1460 году до н. э. Тутти, полководцем Тутмоса III, до захвата крепостей Форжере и Манта бретонцем Бертраном Дюгескленом 2800 лет спустя. Она состоит в том, чтобы во время осадной войны имитировать отступление и отправить в голодную крепость лошадей, мулов или ослов, якобы нагруженных продовольствием. Защитники, не подозревая ничего дурного, открывают ворота, а в каждой корзине, каждом кувшине, в каждом сундуке, начиная с третьего или четвертого животного, прячется вооруженный воин. А едва солдаты попадают в крепость — мало кому удастся выбить их из нее!