Фреску хорошо отмыли, и Гвен радовалась, что решила сохранить ее. Цвета, может, и потускнели от времени, но фиолетовые горы были видны четко, серебристо-голубые озера сияли, как настоящие, и, к счастью, ей не понадобился мистер Равасингхе, чтобы подновить роспись.

Гвен огляделась, держа на руках Джинджер, последнего оставшегося щенка. Лимонно-желтая комната была готова. Две новые белые кроватки стояли рядышком, старинное кресло для кормления из атласного дерева с кремовыми вышитыми подушками прислали из Коломбо. Картину довершал красивый ковер местного изготовления. Гвен открыла окно, чтобы проветрить комнату, потом опустилась в кресло и представила, что держит на руках младенцев, а не щенка. Она погладила себя по животу и ощутила слезливость. Гвен была молода и испытала мало неприятных ощущений, с которыми бывает сопряжено вынашивание представителей следующего поколения, так что причиной того, что ее глаза увлажнились, была не беременность: это был ее собственный одинокий внутренний голос.

К вечеру у нее разболелась голова, и она решила, что свежий воздух пойдет ей на пользу. Ощутив легкий спазм в животе, Гвен замерла, но потом набросила жакет и вышла из дому. По ночам озеро редко бывало черным, вернее, темно-фиолетовым и сияло, отражая свет звезд и луны. Вдруг Гвен остановилась от боли, опоясавшей, начиная от поясницы, весь низ живота. Когда боль отступила, Гвен удалось добрести до дому и открыть дверь, прежде чем она согнулась пополам, едва не закричав, и вздохнула с облегчением, увидев Навину.

Лицо сингалки было исполнено тревоги.

– Леди, я ищу вас.

С помощью служанки Гвен поднялась в спальню, с трудом сняла с себя дневную одежду и натянула через голову накрахмаленную ночную рубашку. Она сидела на краю постели, когда почувствовала, как по внутренней стороне бедер течет какая-то теплая жидкость. Испугавшись, Гвен встала.

– Леди, это только воды.

– Позвони доктору Партриджу, – сказала Гвен. – Скорее.

Навина кивнула и ушла в холл. Вернулась она мрачная:

– Никто не отвечает.

Сердце Гвен учащенно забилось.

– Не волнуйтесь, леди. Я принимала детей.

– Но близнецы?

Навина мотнула головой:

– Мы позвоним доктору позже. Я принесу теплое питье.

Она отсутствовала всего несколько минут и явилась со стаканом какого-то пахучего варева.

– Ты уверена? – спросила Гвен, морща нос от запаха имбиря и гвоздики.

Навина кивнула.

Гвен выпила, и через несколько минут почувствовала жар и сильную тошноту.

Все теперь давалось ей с трудом, однако Навина помогла хозяйке снять ночную рубашку и завернула ее в мягкое шерстяное одеяло. Испуганная нарастающей болью, Гвен слышала только звук своего дыхания. Она закрыла глаза и попыталась представить себе Лоуренса, пока Навина сходила за чистым бельем и перестелила постель. Служанка, привыкшая к пассивности, успокаивала ее своим присутствием, но Гвен не хватало мужа, и глаза ее увлажнились. Она утерла слезы, но тут новый спазм боли разорвал ее пополам. Гвен нагнулась вперед и застонала.

Навина собралась было уйти, сказав:

– Я опять позвоню доктору.

Но Гвен схватила ее за рукав:

– Не оставляй меня. Пусть дворецкий позвонит.

Навина кивнула и, отдав приказание дворецкому, осталась ждать у открытой двери. Гвен про себя молилась, но ей было слышно, что на звонок никто не ответил – доктора не было дома. Сердце ее заколотилось.

Они обе молчали.

Навина смотрела в пол, и Гвен, чувствуя нарастающую панику, боролась с нервозностью. Вдруг что-нибудь пойдет не так? Что они будут делать? Она закрыла глаза и усилием воли успокоила сердце. Когда его удары стали реже, Гвен взглянула на Навину:

– Ты была с Кэролайн, когда она рожала?

– Да, леди.

– И Лоуренс?

– В доме тоже был.

– У нее были трудные роды?

– Нормальные. Как у вас.

– Разве это нормально?! – При следующем жгучем приступе схваток Гвен подавила всхлип. – Почему никто не предупредил меня, что будет так больно?

Навина, издавая какие-то утешительные звуки, помогла ей встать и принесла скамеечку, чтобы использовать ее как ступеньку. Гвен вся стала липкой от пота, но боль утихла, и это дало Навине время уложить хозяйку в постель. Немного поерзав, Гвен тихо лежала под одеялом с дынным запахом; роды, казалось, замедлились. Схватки стали не такими болезненными и происходили реже, следующие несколько часов прошли относительно спокойно. Гвен даже начала надеяться, что, вероятно, справится.

Навина стала для нее не просто служанкой: она теперь была ей не то подругой, не то матерью. Странные сложились между ними отношения, но Гвен была благодарна старой айе. Она ненадолго погрузилась в не слишком приятное забытье, в котором ей на ум приходили смутные воспоминания о матери и мысли о том, как та рожала.

Потом новая мучительная боль разломила ее надвое. Гвен перекатилась на бок и поджала колени. Боль вгрызалась в нее, тянула, ощущение было такое, будто от нее отрывают куски плоти.

– Я хочу еще раз перевернуться. Помоги мне!

Навина помогла ей встать на четвереньки на кровати.

– Не тужьтесь, дышите, когда приходит боль. Это пройдет, леди.

Гвен разомкнула губы и стала часто и неглубоко дышать, но потом схватки участились. Она сгибалась, когда они острым ножом врезались ей в живот, и, услышав крик, который как будто раздавался не из ее рта, а откуда-то снаружи, подумала, что, наверное, на свет хотят явиться не два маленьких ребенка, а что-то гораздо большее. Зачем женщины навлекают на себя такие муки? Гвен решила бороться с болью, вспоминая детские сказки, и сморщила лицо от натуги, силясь припомнить что-нибудь – что угодно, лишь бы отвлечься от происходившего внутри ее ада. При каждом приступе схваток она закусывала губу, пока не почувствовала вкус крови. «Все это связано с кровью, – думала она, – с густой красной кровью». Обливаясь пóтом, отчего уже и без того влажная простыня становилась еще более мокрой, Гвен пыталась не кричать, а перерывы между схватками все укорачивались.

Еще один мучительный приступ боли, и Гвен начала отчаиваться. Она стучала кулаками по матрасу, переворачивалась с боку на бок и звала мать, абсолютно уверенная, что ей не выжить.

– Господи Иисусе! – просипела она сквозь сжатые зубы. – Помоги мне!

Навина не отходила от хозяйки и держала ее за руку, все время подбадривая.

У Гвен не осталось сил говорить, она медленно выдохнула и перевернулась на спину, распрямила на мгновение свои бледные ноги, потом, согнув колени, подтянула пятки к ягодицам. Приподняв голову, чтобы посмотреть себе между ног, она почувствовала, что в ней как будто что-то расцепилось, и раздвинула колени. Остатки стыдливости совершенно покинули ее.