– Что – все? – зачем-то спросила Муся, которой на самом деле было совершенно неинтересно. Просто она вдруг осознала, что в первый раз за две недели разговаривает с живым человеком, а не с картинкой в телефоне. Ощущение было странным. Как в фильме ужасов.

– По нашему семейному преданию, где-то здесь должен быть зарыт клад.

– Вы что, бредите? – с подозрением спросила Муся. – Или вы просто сумасшедший? Какой клад может быть в этой глуши? Кто его здесь оставил, отступающая армия Наполеона?

Он засмеялся, отдавая дань Мусиному чувству юмора.

– Я согласен вам все рассказать, – сказал Баринов. – Это действительно очень интересная история, но не через забор же. Да и холодно.

Муся увидела, что его действительно бьет крупная дрожь. Ну надо же, как замерз, бедолага! И правда, не по-человечески получается, надо хотя бы чаем человека напоить.

– У вас маска есть? – спросила она, сдаваясь.

– Какая маска? – не понял он.

– Для подводного плавания. – Муся вдруг начала сердиться. Свалился тут на ее голову! – Медицинская, конечно. Без маски я вас в дом не пущу. И без перчаток тоже.

– Но у меня нет, – растерялся Баринов.

– Ладно, поделюсь. Заходите во двор и оставайтесь у крыльца. Я сейчас приду.

Она сбегала в дом, сама нацепила маску и перчатки, вынесла во двор антисептик, которым заставила гостя обработать руки, придирчиво наблюдая за процессом, затем вручила ему резиновые перчатки и маску из своих запасов, велела разуться у порога, затем снова воспользоваться антисептиком, а уже потом проходить в дом. Заветную бутылочку с дезинфицирующей жидкостью она протерла хлоргексидином, ловя на себе изумленные взгляды гостя.

– Да у вас все строго, я погляжу.

– Да, у меня все строго, – отрезала Муся. – Сейчас я напою вас чаем и покормлю. А то вы с дороги наверняка голодны.

– Я через маску буду чай пить? – снова развеселился гость.

– Очень смешно. Пока вы будете завтракать, я выведу Вербу во двор, вычищу ее и в сарае приберусь. Это займет минут сорок, так что вы не торопитесь, отдыхайте спокойно. Потом я вернусь, вы снова наденете маску и все мне расскажете. Только потом уезжайте, ладно?

– Да, конечно, я вовсе не собираюсь вам мешать. Я и так свалился как снег на голову, – извиняющимся голосом сказал Баринов. – И за чай спасибо, ужасно горячего хочется. По дороге же все заведения общепита закрыты. Я, конечно, брал с собой термос, однако чай в нем давно закончился.

Держался он не нагло, и Мусе это импонировало. У него вообще был открытый взгляд, немного мутный, видимо от усталости, четкий овал лица с чуть выдающимся вперед подбородком, вьющиеся густые волосы, откинутые назад, так что открывался высокий покатый лоб, прямой нос, который мама почему-то называла римским. Ну да, у него вон и рестораны называются «Римские каникулы», значит, точно, римлянин.

Улыбаясь тому, какие глупости приходят ей в голову после нарушенного двухнедельного уединения, Муся быстро накрыла на стол, вытащила из духовки уже готовую шарлотку, порезала на куски.

– Все, чаевничайте, – сказала она, закончив нехитрые хлопоты, – я скоро приду. И – да, куртку можете снять, а то жарко, наверное.

– Да нет, совсем не жарко, – заверил ее гость. – Спасибо вам, Марина. Вы занимайтесь своими делами, а то мне неудобно.

Не любившая нарушать свои планы Муся так и сделала. В дом она вернулась через час, прибрав в деннике, натаскав свежей воды, поменяв сено и как следует вычистив Вербу, которая от удовольствия перебирала ногами, тыкалась Мусе в лицо и тихонько ржала. Запыхавшаяся, но довольная Муся вернулась в дом и обнаружила своего гостя спящим. Уснул он прямо за столом, уронив голову на сложенные руки.

Не решаясь его разбудить, Муся со всяческими мерами предосторожности вымыла посуду, убрала со стола, обработала руки, сняла одежду, в которой она ухаживала за Вербой, наскоро приняла душ и снова появилась в кухне, переодевшись в облегающие джинсы и тонкий свитерок. Вообще-то одна она ходила в мягком спортивном костюме, но тут ей вдруг, ни с того ни с сего, захотелось приодеться и даже накраситься.

Воровато покосившись на все еще спящего гостя, она рванула резинку на голове, расчесала волосы, волнами легшие на плечи, разыскала в ящике стола брошенную туда косметичку и провела тушью по ресницам. Ладно, хватит. Этот человек сейчас проснется и уйдет, и совершенно незачем для него так стараться.

– А я не для него стараюсь, а для себя, – зачем-то шепотом сказала Муся и, окончательно на себя рассердившись, резко задвинула ящик. От его скрипа гость встрепенулся, поднял голову, обведя кухню мутными со сна глазами, и с трудом сфокусировал взгляд на Мусе.

– О-о-о, Марина, я, кажется, уснул. А вы уже освободились?

Похоже, его никак не впечатлили произошедшие в ней перемены, а может, и не заметил он никаких перемен. Вот еще, была нужда рассматривать незнакомую тетку, прячущуюся в деревенской глуши и обливающуюся антисептиками.

– Я освободилась, – сказала Марина, чувствуя металлический привкус обиды во рту. Хотя, видит бог, он ничего ей не должен, этот человек. – И давайте вы мне уже все расскажете и поедете. Ладно?

– Да, конечно, я готов, – подхватил он. – В общем, дело в том, что я абсолютно уверен – где-то здесь спрятан клад.

– Мы начинаем повторяться, – независимым тоном сообщила Муся, – вы это уже говорили. А я у вас спросила, кто же его здесь закопал.

– Мой прапрадед. Точнее, нет. Клад представляет собой подарок моего прапрадеда, Ивана Александровича Баринова, который он перед тем, как уйти на Гражданскую войну, оставил своей возлюбленной, то есть практически невесте – Наталье Игнатовой. У ее семьи была усадьба здесь, неподалеку. В 1918 году Игнатовых из усадьбы выгнали, и они переехали сюда, в этот дом. Ну, то есть тот дом, который стоял на месте этого, разумеется. Когда Иван вернулся спустя несколько лет, то узнал, что Игнатовы бежали из России, добрались до Парижа и осели там.

– И он не пытался Наталью искать? – спросила Муся, которая, несмотря на всю свою самостоятельность, была барышней романтичной, а потому за героев этой давнишней истории переживала изо всех сил.

– Может, и пытался, но времена были – сами знаете. В общем, они никогда больше не виделись. Баринов женился на моей прапрабабушке, у них родились двое детей, младший из которых – прадед. Он был военным, после войны попал служить в Питер, там и остался, так что все мои корни уже питерские, а не московские. Да и прапрадед, как я в архивах узнал, тоже изначально питерским был. В Москву его