Тем не менее королева беспрецедентно приблизила к себе человека, которого считала «идеальным слугой». Им был шотландец Джон Браун (1826-1883), который поступил на службу к королевской чете в замке Бэлморал еще в 1849 году в качестве егеря принца Альберта. Этот красивый и изъяснявшийся чрезвычайно корявым языком мужчина, на семь лет моложе королевы, занял при ней столь особое положение, что людская молва считала его любовником Виктории. Молва даже приписывала им тайный брак. Надо отдать Брауну должное: всем смыслом его жизни было денно и нощно служить королеве. Он обладал правом входить в ее комнаты без стука и обращаться к ней, используя исключительно слово «женщина». Например, как-то закрепляя на голове королевы шляпу, он уколол ее подбородок булавкой и в ответ на невольный вскрик проворчал:

– Эй, женщина, не можешь, что ли, поднять голову?

Браун несколько раз отважно приходил на помощь, чтобы спасти королеву от людей, покушавшихся на ее жизнь. Он был горьким пьяницей, что, собственно, и ускорило его смерть. Однако Браун столь непоколебимо стоял на страже спокойствия и комфорта Виктории, что его возненавидела вся королевская семья. Но придраться к нему не представлялось никакой возможности, ибо он не проявлял ни малейших поползновений злоупотребить своим привилегированным положением. Смерть Брауна Виктория, по ее собственному признанию, переживала столь же тяжело, как и смерть мужа. Она завещала положить ей в гроб прядь волос Брауна, несколько его писем, фотографию и обручальное кольцо его матери, переданное ей Джоном. Дети королевы эти заветы выполнили, но уничтожили все памятники, которые Виктория воздвигла в честь своего любимца.

Место Брауна с 1887 года занял чрезвычайно красивый индус Мунши40, которого она назначила своим индийским секретарем. Королева осыпала его всяческими милостями и терзала наместника короны в Индии до тех пор, пока он не обеспечил выделение фавориту участка земли41. В отличие от Брауна, Мунши быстро научился извлекать выгоду из своего служебного положения и не стеснялся выпрашивать у Виктории милости для своей родни. Дети королевы невзлюбили его ничуть не меньше чем Брауна. После смерти королевы Эдуард VII немедленно отправил Мунши обратно в Индию и приказал сжечь всю переписку между ним и матерью.

Любопытно, что именно с 1887 года Виктория потеряла вкус к своим отечественным резиденциям для отдыха и начала проводить длительное время на юге Франции, проживая сначала в Грассе, затем в Симье (ныне район Ниццы), далее в самой Ницце, занимая 70 комнат в специально построенном роскошном отеле «Реджина Эксельсиор». С 1889 года она отказалась от постоянного ношения траура, но сохранила весьма простые вкусы, практически не пользуясь парадными каретами. Всего за несколько часов до смерти она пробормотала:

– Если бы я была в Ницце, я бы выздоровела…

Виктория, убежденная в никчемности своего старшего сына, не желала делить с ним никаких королевских обязанностей и не давала ему доступ к государственным бумагам и аудиенциям с министрами. Виктория писала министру внутренних дел:

Виктория никогда не встречалась с наследником наедине, но лишь в присутствии третьих лиц.

– Я никогда не смогу и не буду смотреть на него без содрогания, – как-то призналась мать.

Будучи совершенно исключен из сферы королевской деятельности, Берти искал и очень быстро нашел применение своей энергии в других областях. Через год после смерти отца, в мае 1863 года он женился на навязанной ему родителями принцессе Александре Датской, или, по-семейному, Аликс, чрезвычайно обаятельной, чуткой и сострадательной женщине. Датской она титуловалась чисто номинально, ибо вследствие полного вырождения правящей династии этой страны42 на трон взошел немецкий принц Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Аугустенбургский, женатый на немецкой же принцессе Гессен-Кассельской. Виктория и Альберт из политических соображений хотели женить сына непременно на принцессе немецких кровей. Уже в январе следующего года Александра преждевременно родила первенца Альберта-Эдуарда, болезненного и вялого ребенка. Всего у четы появилось на свет три сына и три дочери, но Берти семейный круг совершенно не интересовал. Он пустился в разгул, и у него образовалось нечто вроде годового расписания, которому он следовал с завидным постоянством и пристрастием.

Тут возникает потребность сделать небольшое отступление и кое-что рассказать о судьбе второго сына королевы Виктории, Альфреда-Эрнеста (1844-1900), герцога Эдинбургского, которая совершенно не интересовала бы нас, не будь он женат на единственной дочери императора Александра II, великой княжне Марии Александровне. Маменька сначала планировала женить его на сестре Аликс, принцессе Дагмар43, но предпочла не крепить более связи с датским двором из-за обострения отношений Дании с Пруссией44 по поводу принадлежности области Шлезвиг-Голштейн. Далее Виктория пожелала заполучить в невестки великую княжну Ольгу Константиновну, дочь своей родственницы, известной в России под именем великой княгини Александры Иосифовны, урожденной принцессы Саксен-Альтенбургской, но, по трезвом размышлении, ее оттолкнуло православное вероисповедание невесты. Невзирая на такое пренебрежение, Ольга Константиновна не засиделась в девицах и вскоре вышла замуж за греческого короля.

Альфред-Эрнест и Мария Александровна встретились в Германии у своих родственников и вроде бы почувствовали взаимное влечение. Виктория дала согласие на этот брак с некоторой неохотой, хотя сказочное приданое невесты впечатляло по сравнению со скромными возможностями немецкой родни. Приехавши в Лондон, Мария, новоиспеченная герцогиня Эдинбургская, была неприятно поражена, узнав, что будет согласно местному табелю о рангах располагаться ниже не только принцессы Уэльской, но и всех дочерей королевы Виктории. Она сочла это несправедливым, тем более что Александра Датская была дочерью всего-навсего короля, а она – императора. Мария упорно отстаивала свое первенство и добилась занять место после принцессы Уэльской. Муж тоже оказался не сахар, ибо он всю жизнь прослужил на флоте, где поднялся до уровня главнокомандующего Средиземноморской эскадрой флота Великобритании, но в результате приобрел весьма неотесанные манеры и столь же примитивные вкусы. Марии в Англии не нравилось абсолютно все, начиная со свекрови – «упрямой глупой старухи», – ее же саму в высшем свете считали высокомерной и заносчивой. Бальзамом на душу для герцогини Эдинбургской были лишь поездки на родину, да общение с деверем-гемофиликом, принцем Леопольдом, искренне привязавшимся к ней.