Сходные неудачи с извлечением воспоминаний способствуют и ошибкам сопряжения памяти. Сьюзен Рубин и ее коллеги выяснили, что пожилые люди, которые в экспериментальной группе хуже всего справлялись с тестами, призванными проверить работу лобных долей, также совершали много подобных ошибок – например, уверяли, будто помнят слово barley («ячмень»), а на самом деле видели слова barter («бартер») и valley («долина»). Они не смогли тщательно изучить свои воспоминания и вместо этого доверились стойкому чувству знакомства, возникшему при восприятии слова, построенного из сочетания элементов, – того же barley[174].

Смутное ощущение знакомства наряду с отсутствием ясных воспоминаний – беспощадные предвестники неверного соотнесения памяти с источником. Если мы поймем это, то, возможно, получим ключ к тому, как уменьшить страшные последствия от ложных показаний. Гэри Уэллс и его группа из Университета штата Айова показали, что обычные методы опознания часто могут приводить к ошибкам, ведь свидетелей еще и поощряют к тому, чтобы они доверяли своему неясному ощущению знакомства[175]. Стандартные процедуры опознания проводятся так: есть ряд подозреваемых, и свидетели, видя их всех, пытаются определить преступника. Уэллс считает, что в таких условиях очевидцы, как правило, полагаются на релятивные суждения и выбирают того, кто похож на подозреваемого больше остальных. Проблема вот в чем: даже если подозреваемого и нет на опознании, свидетели все равно будут выбирать самого похожего. Они полагаются на сходство между присутствующими на опознании и реальным преступником, даже если у них нет конкретных воспоминаний. Но Уэллс показал, как свести к минимуму зависимость от таких суждений: можно попросить свидетелей решать по принципу «да/нет» по каждому подозреваемому, как только они увидят лицо, а не ждать, пока пройдут все. Тогда свидетели будут тщательно исследовать свои воспоминания и проверять, соответствует ли им облик подозреваемого человека. К счастью, в полиции все больше узнают об этом методе и о других, связанных с ним. В начале 1998 г. генеральный прокурор США Джанет Рено сформировала рабочую группу из психологов (включая Гари Уэллса), полицейских и адвокатов и попросила ее разработать руководящие принципы для сбора доказательств при опросе свидетелей, – и группа опубликовала доступный перечень, основанный на строгих научных исследованиях.

Эксперименты Уэллса по снижению сигналов «ложной тревоги» в свидетельских показаниях можно сравнить с отделением мнемонических зерен от плевел. Нужно создать такие условия, в которых люди будут полагаться на точные воспоминания о случившемся на самом деле и не будут множить ошибки, основанные на сходстве. И это подводит меня к фундаментальному вопросу с дальним прицелом: можем ли мы отличить истинные воспоминания от ложных?

Машина истины

Летом 1996 г. я помогал с организацией курсов по когнитивной нейробиологии в Дартмутском колледже. Мы с семьей остановились в прекрасной деревенской гостинице в глубинке Вермонта. И когда я, весь день посвятив лекциям знаменитых ораторов, вернулся в номер, меня поразило неожиданное, поистине сюрреалистическое зрелище: дверь нашей комнаты была скрыта под горой стикеров с телефонными номерами: газеты, телевидение, радио… СМИ со всего мира хотели поговорить со мной.

В то утро, это был вторник, в научном разделе газеты The New York Times вышла статья о новых исследованиях на основе ПЭТ, которые я провел вместе с коллегами, исследуя активность мозга на предмет истинных и ложных воспоминаний[176]. Да, было много исследований, в которых для наблюдения за мозгом применяли и ПЭТ, и фМРТ, но участники вспоминали о том, что произошло на самом деле! И ни в одном эксперименте никто не отслеживал, что происходит в мозге при искусственно вызванных ложных воспоминаниях о том, чего не было никогда! Возможность того, что сканер мозга может выступать как высокотехнологичный детектор лжи и может безошибочно отделять истинные воспоминания от ложных, несомненно, увлекала.

Легко попросить людей лечь в сканер и вспомнить о том, что было: о словах или фотографиях, которые вы им показывали раньше, об их впечатлениях, испытанных вне стен лаборатории… Но как вызвать у человека, лежащего в сканере, ложные воспоминания? За год до нашего исследования психологи Генри Рёдигер и Кэтлин Макдермотт заново открыли методику, разработанную Джеймсом Дизом в 1950-х гг.[177] Она устроена так, что люди сами настаивают на том, будто испытали те или иные впечатления – скажем, увидели слово в списке, хотя на самом деле этого не было (методика получила название DRM, по первым буквам фамилий – Диз, Рёдигер, Макдермотт). Экспериментатор зачитывал списки связанных по значению слов. Один список, например, содержал слова нить, булавка, глазок, шитье, острый, укол, наперсток, стог сена, шип, боль, инъекция, шприц, ткань, вязанье. В другом были такие слова, как постель, отдых, проснувшийся, усталый, греза, бодрствование, дремота, одеяло, дрема, храп, вздремнуть, покой, зевать, сонный. В последующем тесте на память испытуемые решали, было ли каждое из нескольких слов прочитано ранее: шитье, дверь, иголка, сон, леденец, бодрствование. В большинстве случаев люди правильно помнили, что слышали слова шитье и проснувшийся, и верно утверждали, что не слышали слов дверь и леденец. Что еще интереснее, они часто утверждали – уверенно, но неверно, – будто слышали слова иголка и сон. Кстати, и вы могли так ошибиться, пока просматривали перечни.

Этот ложный эффект памяти возникает потому, что все слова в первом списке связаны с иголкой, а во втором – со сном. Звучание каждого слова вызывает в памяти другие слова, близкие по значению. Слова иголка и сон связаны со всеми прочими и проявляют себя активнее других – они настолько активны, что всего через несколько минут люди клянутся, будто экспериментатор их произносил. Способно ли ПЭТ-сканирование различить истинные и ложные воспоминания, хотя этого не могут сделать сами участники эксперимента?[178]

За несколько минут до того, как лечь в сканер, наши добровольцы прослушали ряд списков, составленных по принципу ассоциативной связи. Затем в ходе одного сканирования они выносили суждения об узнавании ранее озвученных слов (шитье, проснувшийся), а в ходе другого – суждения о словах, связанных с другими по смыслу, но не представленных в списках (иголка, сон). Как и ожидалось, и представленные слова, и те, которых в списках не было, «запомнились» участникам, по их уверениям, практически одинаково. Активность мозга во время истинного и ложного узнавания в целом была удивительно схожа: целая сеть зон задействовалась независимо от того, что, по их словам, помнили испытуемые: те ли слова, которые они слышали на самом деле, или те, которые они «слышали», хотя их не было. Очень сильно реагировали лобные доли; также признаки активности регистрировались во внутренних зонах височной доли и около гиппокампа – как при истинном, так и при ложном узнавании. Поскольку гиппокамп и области вокруг него играют важную роль в формировании истинных воспоминаний, мы предположили, что активация этой области при извлечении ложной памяти может ввести в заблуждение людей, уверенных в том, что они слышали слово, хотя на самом деле оно не звучало.