Ему нравилась девочка по имени Катя, но совсем издалека он ей симпатизировал, даже флюид не пускал, факультативное чувство имел, зная, что никогда!..

Ходил на почтительном расстоянии, смотрел издалека, ни разу не скрестившись с ней взглядами.

А по ночам она ему снилась, да так жарко и явственно, что все утро приходилось застирывать простыни.

Бабка Нина не могла нарадоваться на внука, рассказывая, что кровиночка такой хозяйственный растет, такой помощник, что всю свою одежду и даже постельное белье сам стирает.

Слизкина к тому времени освободили от физкультуры навсегда, найдя в костях какую-то болезнь, которая развивалась медленно, но обещала быть неизлечимой и годам к сорока привести к инвалидности.

За свободу от физических упражнений Андрюшу Слизкина иногда заставляли убирать раздевалки в физкультурном зале, что он делал старательно.

Как-то раз, вымыв мальчиковое помещение, он сменил в ведре грязную воду на чистую и толкнул широкими бедрами дверь девичьей переодевалки.

От хорового девчачьего визга он выронил ведро, обернулся и увидел вспышкой, смазанно, своих неодетых одноклассниц, среди которых прикрывалось руками и его любовное недостижимое.

И именно она сказала эту фразу, которая и через много лет звучала корабельным звоном в его веснушчатых ушах:

— Не бойтесь, девчонки! Это — Лиза! У него яиц нет. Он еще в пятом классе их о коня разбил!

После этого Катя, а за ней и все остальные девчонки, решили Лизы не стесняться, переодевались, не замечая его бордовых от стыда щек, сверкая голыми попками, дразня созревающими грудками.

Он чуть было не умер тогда. Бегал вокруг поселка часа два, пока не наткнулся на одинокий стожок сена, в который зарылся от всего мира, переживая самый большой человеческий позор, так ему тогда казалось…

Неожиданно, обессиленный нравственными муками и двухчасовым бегом, он заснул, и ему пригрезилось ровно то, что еще несколько часов произошло с ним наяву.

— Да у него яиц нет! — смеялась голая Катя. — Нету! Нету!

Слизкин проснулся от повторного ужаса, обнаружив в штанах липкий дискомфорт, произошедший от созерцания во сне девичьей наготы.

Как все рядом, подумал тогда Андрюша. И позор, и сладость от него…

Что-то забирается природой, а в чем-то, пусть в малости, компенсируется.

С самого детства к Андрюше Слизкину тянулась всякая бездомная живность.

И собаки бродячие, злобные до пьяных, мальца не пугали, наоборот, облизывали ему руки и веснушчатое лицо, и кошки с котятами — те просто спали у него в постели, грея Андрюше бока теплой шерстью.

Кого только не перебывало в доме Слизкиных. И хомячки, научившиеся делать переворот на специальной перекладине, правда, их бабка Нина невзначай утопила, перепутав с мышами, и белка из лесу, приманенная лишь ладошкой пустой, жила без клетки и ела из одной с Андрюшкой тарелки… Даже змея, настоящая гадюка Лена, жила в сенях и выползала, когда Слизкин приносил ей блюдечко с молоком. Лена после вкусненького свертывалась кругами на груди мальчика и засыпала успокоенно, лишь изредка выбрасывая раздвоенный язычок.

А в седьмом классе на Слизкина напал в лесу медведь. Оба обрывали ягоду в малиннике, а потом столкнулись нос к носу. Андрюшка неуклюже побежал на своих кривых, а медведь с грозным рыком за ним. Но где там больному мальчишке тягаться со взрослым медведем. Бурый сбил его лапой, отчего Слизкин катился по земле метров десять, а потом медведь прыгнул на пацана, но в прыжке столкнулся с человеческим взглядом, убрал когти и лишь мягко коснулся рук жертвы.

Слизкин в благодарность погладил медвежью морду, а взамен увидел длинный розовый язык с остатками малины. Медведь вкусно дышал Андрюше в лицо, а потом попятился задом обратно к малиннику, качая лохматой головой, словно приглашая нового товарища в свои сладкие угодья.

С той поры мальчик почти каждый день встречался с медведем, названным Мишей, но лишь осенью он понял, что это не Миша вовсе, а Маша, так как медведица появилась на поляне с двумя медвежатами, которые лизались и терлись о Слизкина до самого вечера, а потом дергали за соски несостоявшегося Мишу.

Вскоре косолапые пропали из леса. Что с ними стало, Андрюша не знал, но очень расстраивался. Думал поначалу, что в берлогу залегли, но и по весне звери не появились… А как-то раз в поселок приехал передвижной зверинец, и когда Слизкин, поглядев на разных животных, подошел к клеткам с медведями, то неожиданно узнал в одной из затравленных бурых морд медведицу Машу с перетянутой кожаным ремешком челюстью.

— Маша! — воскликнул подросток.

На секунду в глазах зверя сверкнул огонек воли, но тотчас погас. Он гладил ее по голове, засунув тонкую руку между прутьями решетки, а она тихо поскуливала.

— Мальчик! — услышал Слизкин чей-то грозный окрик. — Ты что, идиот! А ну, убери руку из клетки!

Почему-то Андрюша не испугался голоса хозяина зверинца, дядьки с густыми усами, а в свою очередь стал приставать:

— А медвежата где? Медвежат куда дели?

— Отстань! — отмахивался дядька.

— Вы их продали?

— Ничего не знаю!

— А отлов медведиц с детенышами запрещен законом!

— Отстань, говорю, — злился дядька, кулаки которого были похожи на две гири.

— А вы все-таки отчитайтесь перед общественностью!

— Отвали! — уже шипел от злости зверовод.

Он уходил куда-то «за кулисы» своего представления, к вагончику, где не было посторонних глаз.

— Вы — живодер! — смело выкрикнул Слизкин и получил такой удар по физиономии, что, конечно же, мгновенно лишился сознания. Он не слышал, как в своей клетке кричала медведица Маша, а пришел в себя в лесу к вечеру, с опухшей правой частью лица.

Провалялся дома почти две недели, пораженный не столь физически, сколь душевно, открыв в людях нескончаемую, лютую злость. От этой эврики ему расхотелось жить, он валялся в кровати, и даже гормональные сны перестали сладостно мучить его тело.

Помогла бабка. Притащила в коробке из-под туфель маленького лохматого щеночка.

— На-ка вот, отвлекись!

— Кавказец, — улыбнулся мальчик. — Мне?

— Кому ж еще!

С этого дня Слизкин проводил все дни напролет со своей псиной, назвав ее Абрек. Сомнений в том, что бабка подарила кобеля, не было, Андрюшка сразу же заглянул куда следует, обнаружив причиндалы чин по чину, подходящие только для мужчины.

То ли Абрек был одаренным псом, то ли Слизкин отличался способностью к дрессуре, но уже через четыре месяца юный пес делал все, что приказывал ему хозяин. И сидел по команде, и прыгал через изгородь, за палкой мчался стремительнее пули, и ходил, словно болонка, между ног…

А когда Абреку исполнился год, он вырос в холке до восьмидесяти сантиметров. Светофор стал обходить Слизкина стороной, правда, в школе иногда вяло угрожал, что возьмет кавказца за лапы и разорвет на части.