– Да, это ужасно. – Смеющийся Жорж незамедлительно составил ему компанию. – Мигель, ты скажешь Рикардо: «Я хочу продать свою машину!» А когда он спросит, что от нее осталось, ты ответишь: «Вот! Смотри! Это же лучшая инвестиция! Девочка, которая ее ударила, скоро станет всемирно известным писателем! Лови момент, придурок!»

Им всем было так весело, что я не смогла не поддаться общему настроению.

– Но какого черта вы поехали по встречной задним ходом и свернули сюда?

– Тоннель перекрыт. Операция «Стоп». Впереди с десяток машин плюс пикап с ворованным животным. Мы бы пробыли там до завтрашнего ужина, – пояснил Жорж.

– У меня есть идея, – поддержал разговор пьяненький Мигель. – Раз уж мы здесь немного застряли, давайте продолжать вечеринку.

– Мигель, мы не застряли. Еще триста метров задним ходом, и мы выедем на старую дорогу, – подключился Дженнаро.

– Нет, друг мой… Мы не будем этого делать, потому что сегодня особый повод. Ты понимаешь, о чем я?

– Нет.

Мигель нажал на кнопку, и крышка багажника бесшумно поехала вверх.

– Друзья, я давно ждал дня, чтобы распить «Boal» Черчилля! Он наступил!

– Мигель, это не самый подходящий повод. Скоро здесь будет полиция, – Дженнаро смеялся.

– Не самый подходящий? Вы с ума сошли? Да оглянитесь вокруг! Посмотрите на эти звезды!

– Какие звезды, Мигель? Мы в тоннеле, – нервно вырвалось у меня.

– Джулиния, над этим тоннелем потрясающие звезды, даже если ты их сейчас и не видишь. Расслабься… Я тебе музыку включу! Целый вечер об этом думал.

И ненормальный португалец завел машину и включил песню, слова которой, по его мнению, ассоциировалась у него со мной:

«Мне шесть лет…

Стоя на кончиках пальцев, я рассматриваю свой нос в огромном зеркале и думаю: «Кто эта девочка?»

Неужели этот мир зеркал будет существовать бесконечно?»

– Мигель, убавь звук…

«А ты в это время, наверное, подтачивал ножи и пытался смотреть мультики сквозь помехи в телевизоре. Где же я окажусь, когда мне стукнет двадцать три?

Я смотрю, как передо мной раскрывается жизнь, мечтая о зеленом и золотом, и каждый известный мне рассвет – это подаренные тобою глаза. Так позволь же мне понять, откуда я на самом деле?»

– Мигель! Передай-ка нам «Черчилля»…

«Я встретила друга, нашла свою музыку, я чувствую себя звездой этого города, и мне кажется, что я именно там, где должна находиться. Здесь мое место. Я расцветаю».

– Мигель, убери вино, к нам идет полицейский с фонарем…

– Продолжай танцевать в свое удовольствие… Кто идет?

«Просто уберите пыль со старых зеркал, и мы будем ходить с тобой по белоснежному песку, крепко держась за руки».

Полицейский больно светил в глаза ядерным фонариком и оценивал обстановку: запасной выход, три роскошных авто, Мигель с бутылкой «Черчилля» в руках, я с деревяшкой для приготовления ponchа и абсолютно отмороженные лица Жоржа и Дженнаро.

Мигель начал первым:

– Офицер, вообще-то это закрытая вечеринка.

Можно было не продолжать… Я уткнулась лицом в плечо Дженнаро и давилась от смеха.

– Я хочу понять, что здесь происходит, – сквозь зубы процедил мадейрский полицейский.

– Офицер, это моя вина, – признался Дженнаро.

– Нет, офицер, это мояяяя вина, – продолжил Мигель.

– Нет, офицер, на самом деле… это яяяяяяя, – закончил Жорж.

Дурачиться, так дурачиться:

– Офицер, это моя вина. Я увидела лошадь и испугалась.

На этот раз не выдержали все: Мигель сквозь слезы сделал очередной глоток «Черчилля», Жорж закрыл лицо руками, Дженнаро без остановки смеялся, а я честными глазами смотрела на офицера, который поневоле переступил через порог нарастающего веселья.

– Я попрошу вас всех вернуться на официальную дорогу и пройти тест.

– А лошадь уже прошла? – Мигель не мог угомониться.

– Лошадь украли, – заявил офицер.

– Вот-вот, – прыснул Мигель. – На Мадейре преступления происходят, а вы к невинным людям придираетесь! Между прочим, это я ее попросил сесть за руль.

– Офицер, я могу все объяснить… наедине. – Мысль пришла в голову неожиданно, но очень вовремя. – Я могу объяснить. Пожалуйста, не заставляйте меня делать это публично.

Полицейский посмотрел на меня с долей недоверия, но все же отвел в сторону. Я прошептала ему на ухо ровно пять предложений. Он выкатил глаза и сказал: «Езжайте, не смею задерживать».

Мои друзья так и не поняли, что произошло. Я сказала полицейскому правду. У меня не было с собой жизненно важных таблеток, которые я принимаю по времени и ради которых мой женевский друг сдавал задним ходом по ночному тоннелю, дабы ускорить процесс.

Под утро Дженнаро подвез меня к «Frederico de Freitas» и на прощание произнес заветное «мадемуазель».

– Спасибо за все, – поблагодарила я.

– Откуда столько грусти? У вас есть мой номер. Но предполагаю, что я выйду на связь раньше, чем вы. Не забывайте о монетках.

Он ошибся.

Украдена из Музея Современного Искусства в Париже в мае 2010 года.

Текущий статус: картина уничтожена.

Я всегда условно делила свою жизнь на два периода: когда реальность радует больше, чем сны, и когда сны по всем параметрам превосходят реальность. В первом случае я с удовольствием просыпалась по утрам в предвкушении нового дня. Во втором – я могла оставаться в постели до трех-четырех часов пополудни, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Иногда поводом для счастья служит любимое дело, какой-либо человек или притаившийся за тучами солнечный луч, а иногда жизнь преподносит такие фатальные сюрпризы, что во избежание моральной катастрофы лучше отдаться на растерзание повелителю снов.

Это было то самое утро, когда потребность выспаться занимала почетное первое место в пирамиде Маслоу, но нейроны головного мозга выделяли убийственное количество эндорфинов. Я подорвалась с кровати за несколько часов до отвратительного звука будильника. Какое там спать… Кофе-машина издавала символичные звуки в то время, как я, занырнув с головой в огромнейший шкаф, перебирала яркие спортивные вещи. Это было то самое утро, когда мне не все равно. Не все равно, что надеть, в чем бежать и чем позавтракать. Я быстро натянула на себя огненно-оранжевый лифчик-топ, белую майку с разноцветными буквами и голубые адидасовские лосины с продольными молниями. Яркости. Мне хотелось яркости.