— Констебль будет охранять ее всю ночь, — вставила я.

— Молодой Нейл Грэм? А его… достаточно?

Поколебавшись, я ответила:

— Я тоже буду с ней. — И не к месту добавила: — Она у меня в комнате.

— О… — произнесла миссис Каудрей-Симпсон, и я снова почувствовала, как все едва заметно отшатнулись от меня, оставив меня одну на коврике перед камином, словно на необитаемом острове.

— А вам не будет страшно? — бросила Альма Корриган.

Мне показалось или в ее голосе действительно прозвучала злоба?

— Нет. — Перед тем как сделать глоток, я обвела всех взглядом. — А где мистер Друри?

— Кажется, он пошел в гараж, — ответил Хьюберт Хэй. — Он потерял книгу и решил, что забыл ее в машине.

— А в чем дело? — спросила Альма Корриган; на этот раз я отчетливо уловила злость в ее голосе. — Неужели инспектор потребовал отчет обо всех наших действиях?

Я покраснела, но сдержалась и произнесла очень спокойно:

— Миссис Корриган, полиция не назначала меня шпионить за вами, если вы это имеете в виду. Меня не подозревают только потому, что меня не было в то время, когда было совершено первое убийство, а так как все-таки имеется шанс, что все убийства совершил один человек, а не двое, я виновной быть не могу. Поэтому инспектор попросил меня побыть с Робертой, пока не прибудет сиделка.

— Такое предположение просто чудовищно… — с пылом начал Родерик, но я прервала его:

— Все правильно, Родерик. Подобное предположение не так уж и чудовищно. Конечно, я помогаю полиции… надеюсь, мы все помогаем. И если инспектору потребуется отчет о чьих-либо действиях в какое-либо время, я постараюсь ответить ему как можно точнее.

— Ну знаете! — воскликнула Альма Корриган. — Должна сказать, что…

Ее муж положил свою руку на ее, и она замолчала.

Я обратилась к ней холодным тоном:

— Едва ли мне стоит напоминать вам, что полиция ведет следствие не против группы подозреваемых, а против каждого в отдельности.

— Браво! — неожиданно выкрикнул Хьюберт Хэй.

Полковник Каудрей-Симпсон прокашлялся. Его лицо с мягкими чертами в это мгновение казалось отстраненным и суровым, в глазах светился ум. Он смотрел грозно и одновременно сострадательно — то был взгляд судьи, а не солдата. Я обнаружила, что гадаю, не судья ли он.

— Более того, юная леди, — обратился он ко мне, — каждое дело об убийстве является делом убийцы против каждого цивилизованного человека. Хочу добавить: я утверждаю, что, если человеку приходит в голову идея, будто самым приемлемым решением любой проблемы является крайнее физическое насилие, то он рискует лишиться звания цивилизованного существа.

— Не слишком ли сильно сказано, сэр? — отозвался Родерик.

— Видите ли, я совершенно в этом убежден, — парировал полковник.

— Применяете ли вы те же принципы не только к отдельным личностям, но и к народам? Вы, военный?

— Да.

— К военным действиям?

— К действиям агрессии. Если нация считает насилие орудием политики, значит она отрицает вековой интеллектуальный прогресс.

— Все равно, — упрямо настаивала Альма Корриган, — это просто абсурд — считать нас всех подозреваемыми. У следствия наверняка есть идея, кто это сделал.

— Если и нет сейчас, — вставил Хьюберт Хэй, — то появится, как только Роберта Саймс откроет рот.

На мгновение воцарилась неприятная тишина.

Я со звоном поставила стакан на стеклянную крышку стола.

— Что ж, — произнесла я, — для спокойствия тех, кто не является убийцей, я обещаю, что Роберта будет оставаться в безопасности все то время, пока она не в состоянии открыть рот.

И я вышла из комнаты.

Оказывается, что в минуту опасности с вежливых и утонченных людей тут же слетает лоск. Я чувствовала, что в сегодняшнем разговоре в гостиной звучал какой-то явный подтекст и если бы кто-то посторонний внимательно проследил за всеми в этот момент, то тайна была бы разгадана. На первый взгляд, думала я, подходя к темному коридору, ведущему на кухню и в дальнюю часть дома, полковник ни в чем не замешан. Он весьма убедительно высказал свои принципы, но так бы повел себя и убийца. А наш убийца очень умен, не стоит и сомневаться. Это актер, прячущий инстинкты оборотня под безупречно цивилизованной внешностью. Никто из сидящих в гостиной, слыша, как его обвиняют, и ощущая свое полное одиночество, даже и глазом не моргнул. Правда, убийцы могло и не быть в гостиной… Здесь имеются и другие варианты, как справедливо указал Аластер.

Обогнув угол, я налетела на Николаса.

Налетела в буквальном смысле слова. Он схватил меня за руки, не давая мне пройти и пытаясь разглядеть, кто стоит перед ним в темном коридоре.

— Э… — тихо сказал он, — да это наша полицейская шпионка. К инспектору не сюда, дорогая.

Разозлившись, я стала вырываться:

— Пусти меня, черт бы тебя побрал! Пусти меня! И не смей так со мной разговаривать! Ты не имеешь права…

— Ты сама меня вынуждаешь. Куда ты идешь?

— Тебя это не касается!

— Это касается любого: тебя надо остановить, чтобы ты не бродила одна в темноте в таком опасном месте.

— Я иду на кухню за едой, — раздраженно объяснила я, — и мне некогда.

Он не двинулся с места.

— А где же твой дружок?

— Ты о ком?

— О твоем златовласом preux chevalier[8]. Почему он не изображает твоего телохранителя?

— Ты всегда отличался грязным воображением, Николас, — с горечью констатировала я.

— Ну конечно. — Он язвительно усмехнулся. — Надо заметить, это ценное качество для писателя, хотя, вероятно, для мужа…

— Вот именно. А теперь пусти меня.

— Минутку. Тебе это может показаться странным, но я говорю серьезно, Джанетта. У меня создалось впечатление, что ты получаешь слишком большое удовольствие от прогулок в одиночестве… или с кем-нибудь, кого ты не знаешь. Если бы у тебя была хоть капля ума, ты бы понимала, что этот тип способен на все. Разве ты не боишься?

— Не боялась три минуты назад, — парировала я.

Не знаю, зачем я это сказала. В то же мгновение, как эти слова вылетели у меня изо рта, я пожалела о них. Николас отпустил меня, но продолжал разглядывать в полумраке. Мне казалось, что он слышит, как стучит мое сердце.

— Ого… — после паузы произнес он, а потом тихо добавил: — И откуда ветер дует?

Я молчала. Мне хотелось убежать от него к свету и теплу кухни, но я стояла, словно пригвожденная к стене коридора ударами собственного сердца.