Николас заговорил:

— Значит, ты боишься, что я убью тебя, Джанетта mia?.. Ты и впрямь так думаешь, Джанетта? Перерезать такое прелестное горлышко, Джанетта… и все из-за чего? Из-за прошлых времен?

— Тебе требуется причина? — почему-то прошептала я. Это не могло быть взаправду; этот невероятный разговор не мог происходить на самом деле. — Тебе требуется причина?

Он не ответил. Только молча смотрел на меня. В полумраке его лицо казалось непроницаемым. Наконец он заговорил совершенно другим тоном:

— И какие у тебя доказательства?

Я даже подпрыгнула:

— Никаких.

— А если бы были, ты бы выдала меня властям — из-за прошлых времен?

Бред сгущался вокруг нас, подобно сплетающейся паутине. Точно так же он мог спросить меня, не нужны ли мне деньги на хозяйство. Я схватилась рукой за голову:

— Я… не знаю, Николас.

— Ты не знаешь.

От его интонации кровь бросилась мне в лицо.

— Николас, — отчаянно забормотала я, — попытайся понять…

— Ты была моей женой.

— Да, но…

— Ты всегда говорила, что не веришь в развод.

— Да, — повторила я чуть жалобно.

Действительно, как в прошлые времена. Каждая наша ссора кончалась тем, что я начинала защищаться. Вот и сейчас я опять стала оправдываться, безнадежно, страстно:

— Не я виновата, что мы разошлись.

— Пусть так, но ты в соответствии с тем, что обычно говорила, должна считать, что до сих пор связана со мной… или же теперь…

— Теперь? Не понимаю.

— Не понимаешь? Я говорю о твоем друге-блондине.

— Иди ты к черту, Николас!

Он хмыкнул:

— Перед тобой стоит отвратительная проблема, Джанетта. Моральный долг против гражданского… или же теперь ситуация упростилась до старой любви против новой? Ты избежишь множества неприятностей, если выдашь меня сейчас же, ведь так?

Оскорбление, нанесенное мне, было таким же реальным и ощутимым, как удар. Я застыла. Потом заговорила спокойным, холодным тоном:

— Если бы ты был в гостиной, ты бы услышал, как полковник Каудрей-Симпсон высказал мнение, совершенно схожее с моим. Он сказал, что актом насилия, таким как убийство, человек обособляет себя от своих друзей и лишается своих… своих человеческих прав. Если бы я все еще была твоей женой… — я оперлась руками о стену позади себя, ощущая ее успокоительно твердую поверхность, — если бы я все еще была — официально — твоей женой, я бы не стала изобличать тебя, даже если бы смогла, потому что, будучи твоей женой, я должна быть согласна с тобой во всех твоих делах… но я ушла бы от тебя. Я не смогла бы оставаться с тобой, зная, что ты…

— Каин?

— Ну… да.

В его голосе зазвучали странные нотки.

— А сейчас?

— А сейчас… — Я замолчала, почувствовав, что начинаю всхлипывать. — А сейчас, — прерывистым голосом повторила я, — я не знаю, черт тебя побери. Пусти меня!

Он молча отодвинулся в сторону, и я побежала на кухню.

На кухне было светло, тепло и вкусно пахло. Повариха возилась около плиты, официантка перебирала груду тарелок.

Я замешкалась в дверях, потому что почувствовала, что у меня дрожат руки и катятся слезы из глаз, но повариха при виде меня радостно и широко улыбнулась и указала на стул у большого потертого стола.

— Если вы не против, мисс, — произнесла она с живым шотландским говором, — можете пообедать прямо здесь. Так будет быстрее, и еда не успеет остыть. Ваш инспектор сказал, что вы хотите поесть в укромном уголке.

— Большое спасибо. Надеюсь, я не помешаю.

— Нисколечко, — ласково ответила повариха, не двинувшись с места. — Эффи, дай леди супу.

Тоненькая темноволосая Эффи с огромными глазами пожирала меня любопытным взглядом. Она принесла тарелку дымящегося супа и осторожно, словно боялась, что я ее укушу, поставила суп на стол. Затем, отступив два шага назад, она стала теребить передник.

— Эй, Эффи! — раздался резкий голос поварихи. — Отнеси в столовую хлеб!

Эффи, чуть замешкавшись, бросила на меня долгий взгляд.

Как только дверь за ней закрылась, повариха положила половник и заговорила хриплым выразительным шепотом:

— Общаться с этими убийцами просто мучение, мисс! Чистый ужас. Прямо-таки кровь стынет в жилах!

Я машинально согласилась.

Горячий суп действовал на удивление успокаивающе, а свет и тепло кухни быстро развеяли впечатление от кошмарной беседы в коридоре. Опершись красными пухлыми кулаками о стол, повариха взглянула на меня с профессиональным удовольствием.

— Отличный бульон, правда?

— Превосходный.

— От него ваши щечки порозовели. Должна вам сказать, что, когда вы пришли, вы были совсем мокрая и усталая. Говорят, это вы ее нашли?

— Да, мне повезло.

— Это ей повезло, бедняжечке, что осталась жива. — Повариха горестно покачала головой. — Да упокоятся с миром те, кому не повезло… и я говорю не о теплом лете.

— Ну, — сказала я, — не каждый же год у вас происходят убийства.

— Нет, слава богу. Я не то имела в виду. — Она убрала мою пустую тарелку и поставила вместо нее другую, с бараньей отбивной в окружении горошка и жареной картошки. — Я говорила о несчастных случаях на горе.

— Да? — Я вспомнила, что об этом кто-то уже упоминал. — В этом году опаснее, чем обычно?

— Да, мисс. Эти две девчушки… — она неопределенно мотнула головой в сторону потолка, — это уже третий несчастный случай нынешним летом, не считая убийств.

— А кто были другие?

— Ну, была пара из Лондона… эти психи отправились на Куллин без карты и без компаса. Их потом неделю не могли найти, лежали придавленные.

— Какой кошмар! Попали в туман?

— Да день был ясным, как бульон, — ответила повариха. — Никто не знает, что случилось.

— Чересчур большая цена за беспечность, — резюмировала я.

— Точно. Горы — это не шутка, да… и тот бедняга, что лежит наверху, часто поговаривал то же самое, а какой был скалолаз. Яблочный пирог.

— Простите? Ах да. Спасибо. Очень вкусно.

— Неплохой, — самодовольно заметила повариха, следя за тем, как я пробую сдобный воздушный пирог. — Потом два студента из Оксфорда и Кембриджа свалились с высоченной скалы… почти в том же месте.

— Погибли?

— Да, мертвы, как камень. Веревка оборвалась.

Я аккуратно положила ложку с вилкой на пустую тарелку и уставилась на них. Но я их не видела. Я представляла себе альпинистов, взбирающихся на Куллин… и каждый раз их сопровождал еще один альпинист, третий, в чьем присутствии рвались веревки и тела летели вниз навстречу смерти…