– Ну и что? – удивилась ведьма. – Вы же воины. Вы не должны бояться опасности.

– Хотелось бы знать, какой именно? – степенно поинтересовался Силантий.

– Если нас найдет здешний колдун, – повернула к нему лицо юная чародейка, – он призовет нуера и направит против нас. Если мы придем к селению сир-тя, колдун вызовет нуера туда.

– А потом?

– У тотемников не бывает «потом», – покачала головой Митаюки. – К ним на защиту приходит самый злой и могучий зверь-покровитель. Он убивает врагов сир-тя, и селение живет дальше.

– Но ведь мы прошли мимо здешних зверюг! – воинственно воскликнул Кудеяр.

– Там, у воды, висит амулет, – повернулась к нему юная чародейка. – Дозорные сорвали его защиту, и оберег вызвал нуеров к запретному месту. Странно, что их было три, а не один, однако же я не сильна в сих премудростях. Может статься, общий морской берег обороняют от внешнего врага тотемы сразу нескольких родов? Во-о-от… Теперь тотемники подождут пару дней, чтобы нарушивших границу чужаков наверняка съели, и снова вернутся сторожить порубежье.

– Тогда что будем делать мы? – прямо спросил Штраубе.

– Выберете другое чистое озерцо и остановитесь на отдых, – пригладила колени ученица служительницы смерти. – Я же пока найду селение и приведу вас прямо к нему. Я сир-тя, мой облик для тотемников привычный. Меня никто ни в чем не заподозрит.

– Ну, это не тебе решать! – внезапно отпрянул немец. – На то у нас атаман имеется. Что прикажешь, Матвей, как дальше поступим?

– Подождем, пока Семенко наконец скоблить себя перестанет, и другое озерцо искать пойдем, – усмехнулся казак. – Вода будет, без жратвы пару дней вытерпим. Ты управишься за два дня, девочка моя?

– Да, муж мой, – уважительно поклонилась Митаюки.

– Хороший план. Так и поступим.

От казаков юная чародейка ушла обычной скромной женщиной сир-тя в поношенной кухлянке – однако, едва скрывшись с их глаз, ведьма тут же остановилась, раскинула руки и зажмурила глаза, пропитываясь этим миром, впуская в себя наваждение невидимости. И только потом направилась к морю по оставленным казаками следам. Однако, пройдя сотню саженей, заметила идущую поперек пути тропку. Ее можно было бы принять за полоску земли, на которую не упало в этом сезоне семян, или на место, куда постоянно падает тень, не давая подняться ни папоротнику, ни траве, но… Но в песне, которая наполняла этот мир, полоска была посторонней нотой. Только поэтому ведьма и повернула направо, прошлась по линии, обогнула вместе с нею заросли папоротника, нырнула под поваленное дерево, свернула за высокую сосну – и замерла. Присела возле выпирающего корня, тронула пальцами.

В месте пересечения корня и полоски корень блестел! Это означало, что кто-то, пробегая мимо, побоялся споткнуться и наступил сверху, а не рядом. Причем поступал так не раз, и не два, и даже не десять. Сосновые корни прочны, полируются медленно.

– Выходит, и вправду тропинка, – прошептала Митаюки, теперь уже уверенно шагая дальше. От лужи к папоротникам, от поваленных деревьев к молодой поросли, от камней к можжевельнику.

Примерно через час потаенная тропка вывела следопытку на настоящую тропу, а та – на еще более широкую. Митаюки бежала уже вприпрыжку, весело и легко, нагнала двух девочек с корзинками, обогнала, крутанулась – нет, не заметили! Помчалась дальше. Дорога уткнулась в шумную речушку шагов десяти шириной, примерно с версту тянулась вдоль берега, потом вдруг резко повернула через песчаный брод. Дальше открывалось просторное озеро.

– Ну, конечно… – опять вслух прошептала молодая служительница смерти. – Где еще могут жить тотемники водяной змеи, кроме как на острове?

Племя нуеров, похоже, обитало в этом удобном, хорошо защищенном месте уже давно – на вытянутом острове, длиной с половину версты и шагов триста в ширину, почти не осталось деревьев. Стояли только самые древние, могучие сосны в шесть-семь обхватов, рубить которые не взялся бы даже самый отважный воин. Это ведь не один год, верно, нужен, такую толщу древесины проковырять! И, даже одолев, повалив великана – что потом со столь огромным массивом дерева делать?!

Между стволами были разбросаны легкие семейные чумы. Маленькие, способные укрыть от дождя и ветра лишь пару человек и двух-трех детей, – и большие, высокие, покрытые толстой кожей. Митаюки знала, что в них тоже больше трех-пяти сир-тя не жило. Однако подобные дома принадлежали не простым воинам или охотникам, а вождям, шаманам, потомкам знатных родов. Чем дальше от берега – тем крупнее были шатры, тем знатнее их обитатели. Но дальше всего от лазутчицы, открытое озерному простору, возвышалось святилище, крытое шкурой огромного нуера и украшенное его головой с длинными кривыми зубами.

Когда-то, в Доме Девичества, они с подругами веселились по поводу того, что глупые тотемники убивают своих покровителей для строительства святилищ, в которых этим самым покровителям молятся, поклоняются, просят помощи… Но сейчас ведьме смеяться почему-то не хотелось.

Она дошла до широкого, в три шага, моста, соединяющего остров с берегом. За много поколений тотемники обленились плавать домой на лодке, предпочли сделать сухопутную переправу. Сами себя лишней обороны лишили!

Митаюки посторонилась, пропустив двух воинов с копьями, украшенных татуировками на шее в виде душащих их змей. Выглядели они крепкими, тренированными, однако же тела тотемники маслом не натирали. Похоже, у северян имелись свои понятия о красоте. Юная чародейка пожала плечами и, обогнав женщину с целой косой из желтых ароматных луковиц, перебежала на остров, сразу пересекла его, вдохнула озерный воздух, негромко напела мотивы свежего, дующего в лицо ветра – затем вытянула нож и перерезала две внутренние нити висящего перед святилищем оберега, хранящего покой племени.

Если повреждения и заметят – то только утром. Хранитель племени – это утренний амулет, ему молятся на восходящее солнце.

Служительница смерти быстро пошла по острову, повреждая все встречные обереги. От святилища – к Дому Воинов, от Дома Воинов – к Дому Девичества и дальше – между чумов, от одной семьи к другой. В одном месте остановилась, прислушалась.

– Опять дикие люди пытались пробраться в наш лес, – сказал сидящий на циновке перед чумом седовласый сир-тя, одетый в малицу из мягкой и тонкой кожи волчатника. Лицо его портил большой ожог на щеке, во рту не хватало двух передних зубов, точно под разрезанной губой; на груди поблескивал шестью лучами золотой амулет вождя воинов. – Они попытались этой ночью обойти дальний дозор! Глупые двуногие животные…

– Стало быть, нуеры сегодня не голодали, – ухмыльнулся второй, черноволосый, в малице, украшенной по вороту и на плечах нашитыми цветными камушками и с амулетом почти втрое меньшим. Значит – тоже воин, тоже вождь. Но – младший.

Мужчины рассмеялись, младший продолжил:

– Зимой дикие люди всегда жмутся к нашим землям, жалкие твари. Им так хочется жрать, что они не боятся болезней и ухитряются пробраться мимо путающих мороков. Они не знают, что своими стараниями всего лишь превращают себя в корм. Себя, своих баб и пометы… – Вожди снова рассмеялись. – Чем больше лезет чужаков, тем сытнее морским нуерам!