– Шани, постой!

Та, не глядя на нее, уже тянулась к двери.

– Ты мне нужна. Больше, чем думаешь.

Она собиралась сказать другое, но усталость взяла свое. Во всяком случае, принцесса не покривила душой. Этого хватило, чтобы Шани подняла на подругу темно-желтые глаза.

– Война раздирает меня на части. Я ужасно вымоталась – столько всего происходит! Сегодня просто неподходящий вечер.

Лицо морринки не дрогнуло. Таландра не знала, что еще сказать, но тут Шани смягчилась.

– Отдохни, у тебя усталый вид. – Она подошла к принцессе и нежно коснулась ее щеки. – Я зайду утром.

– Я обожаю твои сюрпризы, но… не сегодня.

– Не бери в голову. – Шани помахала рукой на прощание и вышла.

Принцесса некоторое время смотрела ей вслед. Ее переполняли эмоции, все тело дрожало от усталости, однако что-то по-прежнему не давало покоя. В чем причина? В Граэгоре? В Шани? Или в обоих?

Принцесса откинулась на кровать, пытаясь собраться с мыслями, но в ту же секунду уснула.

Пока сиделка зашивала ему рану на плече, Варгус ни разу не поморщился. Он думал о том, сколько людей лежали до него в этой самой койке и глядели на тот же кусок шатра над головой. Всюду вокруг хрипели, плакали и кричали от боли раненые. Всего в двух койках от него солдат умирал и, всхлипывая, звал жену, а сестра милосердия прижимала его к пышной груди.

Варгус охотно променял бы мегеру с постным лицом, которая занималась его раной, на эту толстушку. С другой стороны, сёстры милосердия ухаживали только за умирающими, а его сиделка знала свое дело. Ее движения были точными и уверенными, стежки – мелкими и аккуратными. Обращалась она с ним очень нежно.

– Готово, – сказала сиделка, одарив его мимолетной улыбкой.

Варгус, повинуясь порыву, поцеловал мегеру в щеку. Та, к его удовольствию, покраснела и поспешила прочь.

– Вот ты где! – прогремел знакомый голос.

Варгус сел на койке, приветствуя Харго и его товарищей. У Оррана был свежий порез на скуле, Черный Том слегка прихрамывал, да и среди остальных многие щеголяли свежими шрамами. Нескольких лиц Варгус не досчитался.

– Так и будешь весь день валяться в постели? Решил сменить ремесло? – Орран под общий смех повертел бедрами. Хотя к нему отчасти вернулась былая веселость, после смерти Тэна шутки стали мрачнее и язвительнее.

– Подумываю, – отозвался Варгус, натягивая рубаху и доспехи. – Но тебе ведь не нужен конкурент…

– Ах ты, кобель… – сказал Орран.

– Вот-вот.

Орран недовольно тряхнул головой.

– Как Лохмач? – спросил Варгус.

Харго помрачнел.

– Враны старались, как могли, но руку пришлось отнять. Несколько дней никто не знал, выкарабкается ли он.

После жары и вони, царившей в госпитальном шатре, снаружи повеяло чистотой. Серые тучи грозили дождем, и солдаты ворчали – опять, мол, мокнуть да счищать с доспехов ржавчину, – но Варгус едва замечал их жалобы. Все тело звенело от нерастраченных сил и первобытного желания.

Лишь когда Харго встал у него на пути, заслонив солнце, Варгус понял, что его о чем-то спрашивают.

– Я говорю, мы выпить идем. Ты с нами?

– Позже.

– Что, вздремнуть решил?

– Нет, мне другое нужно. Идите, я вас догоню.

Харго тревожно посмотрел на него, но промолчал. Компания двинулась к передвижным тавернам, а Варгус свернул на окраину лагеря.

Любой солдат знал, где их найти: в тылу, неподалеку от обозов с припасами. Там, где просторнее и всегда можно уединиться. Одна или две рангом повыше – из тех, что обслуживали офицеров, – жили в собственных шатрах, выкрашенных в темные цвета и потому хорошо заметных на фоне обычной армейской серости. Варгус, решив для начала присмотреться, отошел в сторону. Наконец его выбор пал на женщину, которая потягивала вино у костра. У нее были каштановые волосы, пухлые губы, пышная грудь и добрые глаза, загоревшиеся огнем, когда он сел рядом. Она носила простую пеструю юбку, кремовую сорочку и сандалии.

Не сказав ни слова, женщина протянула Варгусу стакан с вином – на удивление неплохим. Впрочем, он по одному ее виду понял, что горстью медяков тут не обойдешься. Она явно была не из тех, кто отдается в тени шатров нищим солдатам, которые не стесняются сверкнуть на людях волосатой задницей.

Они поболтали о войне, городе и старинных песнях. Женщина назвала свое имя – Адира. Обычно она разносила напитки в таверне, хозяин которой раз в неделю в приливе великодушия разрешал ей спеть. Зрителей было немного, и за выступления не приплачивали, однако Адире нравилось приковывать к себе взгляды.

Она похвасталась хорошим слухом, и Варгус попросил ее спеть что-нибудь старенькое. Он захлопал по колену, отбивая ритм, и в холодном воздухе разлился ее голос, на редкость густой и низкий. Было ясно, почему он не всякому нравился, но у Варгуса от песни по спине побежали мурашки. Голос разбередил старые раны, пробудил воспоминания, глубоко запрятанные в голове. Это была старая баллада о любви и измене, и хотя слова отличались от тех, что он слышал когда-то, история осталась прежней.

Когда бутылка опустела, Адира предложила откупорить вторую. Варгус отказался и полез в кошелек, но женщина, помотав головой, взяла его за руку и повела мимо часовых в сгущающиеся сумерки. Стояла уютная тишина. Вдвоем они шагали куда глаза глядят, будто старые любовники.

Струйка воды, едва достойная называться ручьем, исчезала в вечнозеленой роще. Адира ввела Варгуса под сень деревьев и расстелила на земле одеяло.

Нежные руки пробежали по его голой груди, лаская свежие раны и застарелые шрамы. Пальцы холодили кожу, но губы были теплыми и зовущими. Глядя в ее лицо, Варгус на секунду увидел другую – белокурую, с бледно-голубыми глазами. Хотя видение тут же растаяло, Адира как будто все поняла и велела ему закрыть глаза. Она спросила, как его зовут, и Варгус назвал самое старое имя, какое смог вспомнить.

Он погладил ее плечи, припал губами к шее. К тому времени, когда Адира стянула с него штаны и взяла в руки член, тот уже накалился, как кочерга. Варгус вошел в нее, она что-то шептала ему на ухо, и на миг оба стали кем-то другим, а роща обернулась огромным ложем под окнами, залитыми светом предзакатного солнца.

Адира впилась ногтями ему в спину, и он очнулся от грез. Она стонала и просила – быстрее, быстрее! – и Варгус утолял нужду, которую нельзя было облечь в слова. Когда их крики слились, все для него потеряло значение, кроме той, кого он держал в объятьях. Зная, что предает их обеих, он кончил и с упрямым бессловесным воплем открыл глаза.

Вдвоем они лежали на одеяле, остывая от жара. Сотни вопросов роились у Варгуса голове. Адира угадала его мысли и попросила рассказать какой-нибудь секрет, который никто больше не знает. Варгус задумался, во что она смогла бы поверить, но решил сберечь свои тайны, и вместо них тихо напел ей настоящие слова той баллады.