Ведь тогда весь двухсотлетний уклад домена просто лопнет, и его ошмётками знатно забрызгает весь Эльфиладон.

Нетрудно понять, сколько проблем принесут драконы, если их всех разом вытащить из Донкернаса. Сейчашние выезды показали: если в головы драконов закрадывается хотя бы тень подозрения, что Донкернас, стоящий безмолвной грозной тенью за каждым эльфом, уже не столь крепок, как прежде, – даже Хорошие Драконы становятся удивительно лихими на гадкие мелочные выходки. И эльфам не требовалось особо напрягать фантазию, чтобы прикинуть, на что способны Плохие Драконы: многие из них демонстрировали это совершенно явно и в обычные дни. Многим Плохим Драконам было не так уж важно, что станет с ними самими – они готовы были потерять основную ипостась и погибнуть от рук донкернасцев или истощить свою магию дотла и просто перестать быть – если только удастся перед этим причинить эльфам достаточно боли, страданий и разрушений всяких важных для эльфов вещей. Достаточно, чтобы уравновесить потерю ипостаси и годы заточения.

Разумеется, чем больше лет дракон проводил в заточении, тем больше разрушений нужно было причинить, чтобы их компенсировать.

Кто знает, сколько донкернасцев выживет, если снять цепи с одного только Арромееварда. А он далеко не единственный Плохой Дракон из южных камер.

Если бы можно было убивать Плохих Драконов превентивно, эльфы, без сомнений, так бы и делали, но единственная подобная попытка двести лет назад едва не обернулась разрушением Донкернаса с попутным уничтожением всего рода снящих ужас.

Еще неизвестно, кому данное драконами Слово связало руки в большей степени.

Ведь не только драконы обрекли себя на эльфов, но и эльфы себя – на драконов. А драконы живут намного, намного дольше.

В обычное время, когда случалось что-нибудь тревожное, драконы находили успокоение в компании друг друга, но сейчас нервозность только росла. Вдобавок ко всему ходили слухи, что в Чекуане после визита эльфов к правительнице Алтее, дочери Хоронуса произошла какая-то мутная история то ли между приезжими и местными, то ли между эльфами и драконами, в результате чего погиб ледяной дракон Шэйиращ и сбежал снящий ужас Кьярасстль.

Подобные случаи не были чем-то из ряда вон выходящим, драконы иногда и сбегали, и погибали, потому теперешние слухи вызывали не недоверие, а тоскливую встревоженность. Да ещё и Рратан, который в обычное время умел успокоить других драконов своими красивыми рассказами о разных землях, сделался особенно мрачен и молчалив: Кьярасстль был его другом.

– Просто отойдите подальше и заткнитесь там, – отвечал Рратан на все обращения.

Он не хотел говорить даже с Шеваррой, с которой в обычное время охотно и много общался.

Айяла в эти дни была подобна грибной поляне – в центральной части, где сохранялась трава и родники, валялись там-сям сумрачные, молчаливые и неподвижные драконы. Выглядело это немного жутко, словно таксидермист Шохар Дарай вытащил свои чучела в Айялу, чтобы проветрить их немного (хотя никаких чучел драконов у Шохара, разумеется, не было). Регулярно к апатичным грибам-драконам подходили «грибники»-сподручники с палками, тыкали ими в бока и сердито что-то говорили или начинали орать, размахивая руками, а драконы, не удостаивая эльфов взглядом, меняли ипостаси на человеческие.

Если драконы сделались мрачно-молчаливыми, то эльфы – бестолково-деятельными. Обычное начало утра выглядело приблизительно так: из Донкернаса, сильно размахивая руками и не попадая в повороты тропинок, выходит помощница Теландона Альма Охто. За ней, подобравшись, идут два сподручника, иногда сухо огрызаются друг на друга, иногда Альма оборачивается к ним и что-то резко говорит, а иногда словно и не замечает их. Она подходит к магу земли Южре Хашеру, который колдует над размеченными грядками.

Южра Хашер – один из самых странных эльфов Донкернаса. Средних лет, сухой, как истерзанная ветрами деревяшка, он приехал из Сейдинеля около года назад и теперь вечно стенал о «милой потерянной родине, тёплом приморском крае, укрытом берегами залива от невзгод и ветров». Стенал Южра так душераздирающе, словно его родной домен отчалил от континента и уплыл в Кеду, а не остался в двадцати днях пути отсюда. Но поговаривают, что Хашер не может вернуться в Сейдинель, потому что там его разыскивают за убийство некой танцовщицы и её ручного питона. Южра Хашер носил просторные светлые штаны и плетёные из кожи сандалии, рубашки завязывал узлом на животе, лоб повязывал полоской ткани, пил отвар из горьких трав с добавлением цветочных лепестков и жаждал вырастить в Айяле приправы, без которых местная пища до сих пор казалась ему «унылой и пресной, как лунный свет, который не может отразиться в бесконечном спокойствии морского залива и попусту тратит себя, достигая земли». Южра был хорошим магом, он изрядно подстегнул некоторые исследования в лабораторном крыле, а специи, если удастся их вырастить в столь неподходящей почве, можно будет выгодно продавать, потому Теландон давал Хашеру достаточно много свободы в Айяле.

И вот Альма смотрит на Южру, который возится на грядках, упирает руки в бока и что-то сердито ему говорит. Южра отрывисто возражает, Альма делает шаг и другой, Южра пятится, вместе с ним пятятся два ядовитых драконыша, которые ему помогали. Альма указывает на замок, назидательно потрясает пальцем и несётся дальше, словно вихрь, который ищет, что бы ему разрушить.

Южра отряхивает ладони, едва не отбивая их друг об друга, делает несколько глубоких вдохов, глядя на грядки, а потом разворачивается и начинает орать на драконышей. Драконыши сначала шарахаются, а потом начинают шипеть на Южру, тот повышает голос так, что привлекает внимание взрослых драконов, лежащих в отдалении, один драконыш плюёт в Южру ядом, почти промахивается, но несколько брызг попадает на кожу, и та вспучивается зелёными пузырями. Южра вопит, к нему с одной стороны бегут сподручники, которые должны были приглядывать за драконышами, но ушли в тенёк играть в костяшки, с другой стороны летит Шеварра, тяжело гупается наземь, едва не уничтожив грядку, тут же меняет ипостась.

Потом все орут друг на друга, сподручники начинают махать на Шеварру палками с выщелкнутыми из них лезвиями, драконыши пытаются лапами выбить палки из рук эльфов, снящий ужас Яшуммар летит вдогонку Альме…

Илидор наблюдал за этой и другой бесконечной грызнёй со стороны, со своего любимого дерева бубинга, оставаясь незамеченным среди густой листвы. Он не поддался ни эльфской нервности, ни драконьей апатии, ему хотелось немедленно что-нибудь делать, снова и снова доказывать себе, что Слово его не держит, и всячески буйствовать, чтобы уравновесить вынужденное смирение и послушание.

Было ужасно трудно найти своё новое место в действительности: в прежнюю свою норку Илидор уже не умещался, он едва ли не силой заставлял себя заново ужиться со старыми привычками хотя бы внешне, а на самом деле был уже невыразимо далёк от них.

Илидор вырос из своей норки.

Илидору казалось, будто в Донкернас вернулся не он, а его сброшенная шкура – хотя драконы не сбрасывают шкуру! – а настоящий золотой дракон остался далеко за пределами Донкернаса, в людских землях Уррек.