Наверное, Сергей Сергеевич хотел меня этим утешить, но только еще больше расстроил, хоть после выпитого мне и в самом деле стало легче, и я смотрел на дальнейшее уже как-то спокойно, отстранено, словно и не умирал.

Внутри еще что-то билось и колотилось, но не так сильно, как раньше.

«Вот так и приходит смерть, в тишине и покое, — подумал я. — Жаль, конечно, что ничего не успел. Но что тут поделаешь? Судьба…»

Несмотря на то что выпил двести граммов эликсира, я был абсолютно трезв. Теперь мне стало понятно, почему во время Второй мировой войны перед атакой солдатам давали спирт — он требовался бойцам как лекарство от страха. Мало кто из воевавших тогда людей стал алкоголиком, хоть выпито было немало, а все потому, что тело замечательно быстро перерабатывает алкоголь, когда ему страшно.

Я был в ужасе, мне хотелось жить как никогда, может, поэтому в голове царила ясная прозрачность, несмотря на выпитый эликсир, и мысли приходили трезвые и разумные, правда, в основном о предстоящей смерти.

Профессор помог мне раздеться. Каждое движение причиняло жгучую боль, ранки уже подсохли, к ним приставала ткань. Я шипел от каждого рывка и кусал губы.

Сергей Сергеевич осмотрел мое обнаженное тело, неодобрительно качая головой, и стал считать полученные раны: набралось пятьдесят шесть дырок — даже больше, чем я предполагал.

Только на руках обнаружилось больше десятка проколов, а такие же имелись на плече, спине и даже на животе, хоть не представляю, как они могли там оказаться. Во время схватки с этим мерзкими тварями я лежал лицом вниз и старался не приподниматься.

— С такими ранами долго не живут, в этом вы, юноша, совершенно правы, — со странным удовлетворением проговорил профессор, словно зачитывал приговор. — Если бы меня не было рядом, вы уже находились бы на половине дороги к Богу, но со мной все будет хорошо.

— Даже с такими ранами?

— Сейчас вы очень близки к почти мгновенному выздоровлению. — Сергей Сергеевич начал смазывать мои раны. Сама процедура оказалась довольно болезненной: мазь сразу начинала жечь, и скоро все мое тело горело так, словно вокруг меня бушевал открытый огонь. Я подпрыгивал, охал и вскрикивал. — Вспомните, вы уже раз ее испытали на себе, но даже не заметили своего излечения. То же самое будет и сейчас. Думаю, в Средние века меня назвали бы колдуном и сожгли на костре за то, что сейчас делаю.

Профессор, закончив мазать, налил мне еще полкружки самогона, который я выпил с жадностью, как воду, даже не почувствовав вкуса. Тело воспалилось, потом его стало жечь, еще пара мгновений — и я начал извиваться, как змея, меняющая кожу, мне также хотелось вылезти из нее, настолько тесной и неудобной она мне стала.

Простонал, потом еще раз, а дальше из меня рвался только один вой. После самогонки к наружному огню добавился еще и внутренний, и я весь превратился в сгусток пламени, который сжигал меня изнутри. Не знаю, сколько это длилось… мгновение, вечность или час, но в какой-то момент все изменилось.

Тело еще горело, но с каждым мгновением все менее сильно. Я вдохнул глубоко воздух, которого мне так долго не хватало, и посмотрел вверх.

Надо мной вращалось небо, на нем застыло яркое сияющее солнце, а чуть ниже виднелось лицо профессора с седой щетиной. Он, словно Бог, свысока наблюдал за мной. А за его спиной голые деревья, серые лохматые облака на голубом, слегка выцветшем небе…

Вероятно, я потерял сознание, потому что все расплылось и исчезло, а когда снова открыл глаза, то уже наступил вечер. Солнце зависло над голыми остовами деревьев, собираясь исчезнуть за их серыми стволами.

Легкий прохладный ветерок нес в себе непонятные, неизвестные пряные запахи, и очень хотелось жить.

Профессор сидел у разведенного им костра и что-то жарил на вертеле, он напевал себе под нос какую-то старомодную песенку, иногда хмурился или улыбался.

— Очнулись, юноша? — Сергей Сергеевич поднес ко рту вертел и откусил небольшой кусочек жареного мяса. — Что-то плохо складывается наш поход, опять сегодня до кордона не дойдем. Здесь, правда, можно заночевать, зверья нет, а птицы не скоро прилетят. Их стараниями тут не осталось ничего живого, так что нас ночью никто не потревожит.

Я полежал еще немного, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям: организм работал нормально, желудок требовал пищи, от костра приятно пахло жареным мясом. Руки-ноги не тряслись, жжения нигде не чувствовалось.

Осторожно приподнялся на локтях, ожидая резкой вспышки боли. Но ничего не случилось. Только почему-то стало холодно. Только тут обнаружил, что лежу голым на сухом мху, скрипевшем при каждом движении, а моя окровавленная, продырявленная клювами одежда наброшена на меня сверху.

Я скосил взгляд и посмотрел на себя внимательно и настороженно. Когда стер засохшую кровь, обнаружил под ней чистую неповрежденную кожу. Мазь профессора в очередной раз сотворила чудо и вернула меня к моей ужасной жизни.

Ранки исчезли, не оставив никаких следов — ни шрамов, ни рубцов, словно меня никто никуда и не клевал.

Сергей Сергеевич наблюдал за мной с огромным интересом и нескрываемым удовольствием.

— Вас что-то удивляет, юноша?

— Еще как! — неохотно признался я. — Такого лечения современная медицина не знает. И крови немало потерял, и весь в ранах был, а ни одного шрама…

Тут мне в голову пришло более логичное объяснение, поэтому, немного запинаясь, спросил:

— А были ли птицы? Может, я напился и все мне привиделось? Я и в прошлый раз так думал. Ваш эликсир, он же пощады не знает, крепкий очень…

— Кушать будете? — спросил профессор. — Или будете плакать по утерянному раю?

— Есть мне, конечно, хочется, поэтому не откажусь. — Я пополз к костру. Почему полз? Да потому что слабость все-таки в моем теле еще оставалась. Правда, при всем том чувствовал я себя неплохо, в душе даже наблюдалась какая-то эйфория, но встать все равно не мог. Впрочем, я не сомневался, что к утру это все пройдет. — А при чем тут рай?

— Ну, вы же вроде как умирали…

Профессор подал мне обжаренную над огнем тушку, и я с наслаждением вгрызся в горячее, сдобренное специями мясо. Это была настоящая еда, о которой давно мечтал. Что может быть лучше шашлыка на свежем воздухе?!

Сергей Сергеевич тоже ел, развешивая над огнем новые тушки.

Прожевав половину вкусного и нежного мяса, я спросил:

— Так были ли птеродактили? Простите, но я не расслышал вашего ответа…

— Даже не знаю, что вам сказать. Как раз сейчас вы заняты поеданием тех самым птиц, которых не было. Если не доверяете своим вкусовым ощущениям, то, пожалуй, любые мои слова покажутся вам неправдой.

— Что?! — Пусть не сразу, но до меня дошло. — Вы хотите сказать, что я ем сейчас этих летающих предтечей ужаса древнего мира, которые меня излупили своими клювами так, что без вашей мази мне вряд ли удалось бы выжить?