Во рту все еще вкус книжной сырости. Я смываю его по-королевски: кофе с коньяком. Отмечаю свой выигрыш в макулатурную лотерею. Оглядываюсь по сторонам. В кафе нелюдно. Двое мужиков, несколько явных студентов, тайком разливающих принесенный с собой портвейн в кофейные чашки. И ни одной девушки, ни одной красавицы, с которой можно было бы разделить мое хорошее сегодняшнее настроение.

Киев. Май 2004 года.

В День Победы мы со Светланой отмечали наше новоселье. Она была права тогда, в марте, отказавшись сразу переезжать ко мне. Утром, когда она ушла, я прошелся по квартире и, к своему удивлению, заметил на стенах и потолках признаки ста-рости. Можно было бы, конечно, залечить квартиру ремонтом, хирургическим вмешательством поменять планировку, но все это казалось мне процессом, который наверняка украдет у меня не только и не столько деньги, сколько время, отпущенное на счастье. И поэтому, желая удвоить свое счастье и не ввязываться в неприятные процессы, я поговорил кое с кем в министерстве, посоветовался с Догмазовым, и после этого обо мне как бы сами по себе вспомнили люди, отвечающие за комфорт и удобства высшего чиновничьего состава. И предложили новенькую квартиру в Царском Селе на улице Старонаводницкой. Высокий дом с волнообразной крышей стоял прямо над бульваром Леси Украинки. Из предложенных этажей я выбрал тринадцатый. Вручая мне ключи от просторной квартиры со встроенной кухней, начальник департамента «жилого фонда» тихонько посоветовал поскорее официально зарегистрировать брак. Все-то они знают, удивился я.

Впрочем, я ведь ничего и не скрывал, и квартиры мы смотрели со Светланой вместе. Да и всякий внимательный человек отметил бы взглядом округлившийся животик Светланы – у худеньких и стройных беременность становится заметной раньше, чем у упитанных дам.

Офис Светланы находился тоже на Печерске, недалеко от Дома мебели. Она, как мудрый менеджер, подыскала себе пару деловых подружек, которые расширили сферу деятельности небольшой фирмы и теперь, кроме меда, занимались лечебными травами и пищевыми добавками. Так что у нее не было необходимости сидеть в своем кабинете.

Вернувшись в министерство, я попросил секретаршу Нилочку связаться с Печерским ЗАГСом и предупредить их, что завтра около 14.00 я заеду зарегистрировать свой брак. Уже через пять минут Нилочка заглянула в двери моего кабинета с немного напряженной и из-за этого еще более очаровательной улыбкой.

– Они будут вас ждать, – прошептала она.

– Отлично. Тогда чашечку кофе.

Киев. Сентябрь 2015 года.

Встречи с творческой интеллигенцией обычно не вызывают у меня большой радости. И забываются быстрее, чем заканчиваются. Правда, эта, последняя – позавчера, может и задержаться в памяти. Я уж было отключил свой мозг и надел на лицо правильную телевизионную улыбку, с которой профессиональный тележурналист обычно задает вопросы. Солистка оказалась постаревшей балериной. Этого на телеэкране, конечно, никто не заметит. Тонкая, изящная, с правильным носиком и театральнонадменным профилем. Но когда до нее около метра и ты всматриваешься в ее лицо, то не видишь живой кожи. Не видишь, потому что нет у нее ни на щеках, ни на подбородке живой кожи, есть что-то телесного цвета, заполированное, матовое, присыпанное, чтобы не давать бликов, чтобы не блестеть.

Она с таким же успехом могла бы рассказывать мне анекдот. Звук ведь в таких случаях не пишется. Главное: картинка. Но она заговорила о невыплаченной зарплате, о старых декорациях и костюмах. К этому я был готов. К этому я всегда готов, когда речь заходит о культуре. Культура всегда бедствует. Такова ее природа. По крайней мере у нас. Но для того эти встречи и существуют, чтобы президент пропитывался проблемами и пытался помочь их решить. И, несмотря на необычный финал разговора, я дал указание Минфину выделить Опере деньги на погашение долгов по зарплате и на декорацию для новой оперной постановки. Финал нашей встречи стоил этих денег. А виной всему запах. Она сама сказала, что приехала прямо с репетиции и не успела ни душ принять, ни себя привести в порядок. Да, про душ она сказала для того, чтобы подчеркнуть состояние сантехники в театре. Душ, оказывается, давно не работает.

И вот как только я услышал это ее скорое и мимолетное признание, что-то во мне щелкнуло. Я уловил в тот же момент в воздухе едва различимый запах пота, смешанный еще с каким-то парфюмерным запахом. Но не запахом дезодоранта или духов, а с чем-то более интересным. Я так и не вспомнил, точнее, не нашел вторую составляющую этого запаха. Но в памяти моей, в какой-то дальней ячейке, хранился именно такой вот запах с примесью сладкой горечи человеческого пота, притом именно женского. Женский пот, как и все женское, обладает большей легкостью и особой чувственной привлекательностью. Этот запах может вести за собой. Я смотрел на балерину, совершенно не слушая ее довольно немузыкальный голос. Я смотрел, а в голове у меня проходила фильтрация запахов прошлого, каких-то эпизодов из жизни, как бы обладавших ароматическими «закладками». И вот моя память листала страницы жизни, выискивая эту закладку, пахнувшую женским потом и какой-то, видимо профессиональной, парфюмерией. Может, особым ароматическим тальком или пудрой. И вдруг, все еще глядя на ее подвижные тонкие губы, я все вспомнил и даже приоткрыл рот от удивления. Она мой приоткрывшийся рот восприняла как знак повышенного внимания к ее словам. И заговорила быстрее и эмоциональней прежнего.

– Скажите, – я уставился в ее карие, подведенные густой тушью глаза, когда она наконец замолчала, – у вас в театре, где-то на чердаке была такая комнатка с продавленным диваном. Чтобы туда попасть, надо было подниматься по деревянной лестнице. Она еще сохранилась?

Балерина уставилась на меня не моргая, словно я ее загипнотизировал. Она молчала, а я уже видел этот замечательный эпизод из своей жизни каким-то внутренним зрением, визуальной памятью. Вот мы с Мирой в этой чердачной комнатке без стен и окон занимаемся любовью. Все пропитано коктейлем из запахов пота и какой-то парфюмерии. И вдруг нас спугнула парочка артистов балета. И мы наблюдаем, как они занимаются тем же и там же. И она, балерина, красиво держит тело. Мира тогда прошептала еще что-то довольно забавное. Как она сказала? «Ты видел, как он ее взял сзади?»

Я немного наклоняю голову, чтобы хотя бы чуть-чуть еще раз захватить взглядом ее профиль. Я почти уверен: это была она. Только, конечно, моложе.

– Да, – вдруг не выговаривает, а выдыхает едва слышно моя гостья. – По крайней мере, еще несколько лет назад эта комнатка там, на чердаке, была.

Я киваю и наблюдаю, как на ее лице появляется живая кожа. Она явно краснеет, и краснота эта пробивается через косметику, пробивается, как первые подснежники сквозь снег.

– А вы откуда о ней знаете? – вдруг спрашивает она шепотом, чуть подавшись всем телом вперед.

– Я там был однажды, – так же шепотом отвечаю я.

– Театр – это жизнь, – говорит она. – В театре все, как в жизни.