сюда. В Египте, чтобы показать, что трапеза тебе понравилась, положено оставлять на тарелке немного еды. Это знак уважения.

– Ясно. Уважения кому?

– Повару.

– Какая прелесть. Хорошо, что ты пригласила сегодня столько египтян… Хотя нет, постой! – Макс улыбнулся.

– Уже в который раз, душа моя, ты упускаешь суть. – Дулси проглотила устрицу не жуя. – Ну продали бы мы разом все девять картин. Что тогда говорить коллекционерам, когда появятся рецензии в газетах? – Она изобразила рукой телефонную трубку. – Да, все верно, сэр, боюсь, осталась только одна… О да, сэр, самая авангардная вещь во всей экспозиции… Только человек чуткий способен разглядеть… Что, простите? Цена? Секундочку, щас гляну. Не уверена, что художник готов расстаться с этой работой… – Дулси опустила руку. – Ты что, совсем не знаешь рынок? Это же твоя территория.

– А кто познакомил тебя с творчеством Элли? Тогда ты меня не поучала, насколько я помню. – Макс посигналил официанту: – Еще раз номер второй, пожалуйста!

– Они хоть бы название сменили, – хихикнула Дулси.

– Ты что, в этом же половина удовольствия!

Я привыкла к таким беседам, где я играла роль постороннего наблюдателя, привыкла слушать, как обсуждают мое творчество, не интересуясь моим мнением. Меня передавали из рук в руки, точно монетку, обращаясь ко мне, лишь когда нужно было быстро ответить на вопрос или прояснить мелкую деталь.

Хотя бы не я одна в тот вечер дрейфовала где-то на краю разговора. Молодой человек напротив не проронил ни слова с тех пор, как заказал зеленый салат, который теперь безучастно гонял вилкой по тарелке. Когда мы вышли из галереи, он представился, но за ревом машин я ничего не разобрала, а переспрашивать было неловко. Мне послышалось “Уилфредсон” или что-то вроде того.

У него было гладкое изящное лицо и привлекательная манера курить, закинув руку на спинку стула, словно все, что говорили Макс и Дулси, вгоняло его в тоску. Лацканы его пиджака украшали желтые стежки крестиком, из нагрудного кармана торчало сразу несколько ручек. Его светлые волосы были щедро напомажены, пропорции головы нарушала копна тугих завитков, спадавшая ему на лоб.

– Могу я задать вопрос о диптихе? – сказал он, глядя на меня в упор. – Только не про фунты с пенсами. Надеюсь, он вас не смутит.

– А чего ей смущаться? – встряла Дулси.

– Иногда художникам трудно объяснять свое творчество.

– Это дружеский ужин, а не интервью. Я думала, что ясно выразилась в галерее.

Уилфредсон постучал пальцем по сигарете. Он был недоволен, что Дулси вмешалась, и, опустив взгляд на стол, секунду-другую собирался с мыслями.

– Мне показалось, что диптих – единственная хоть сколько-нибудь значимая работа на этой выставке. Видимо, поэтому на нее весь вечер никто не обращал внимания. И никто ее не купил. Извините за откровенность. Это всего лишь мое мнение.

Я хотела поблагодарить его, но меня перебил Макс:

– Дулси сейчас сказала то же самое.

– Сомневаюсь, – ответил Уилфредсон. – Впрочем, я, в отличие от вас, не внимал каждому ее слову.

– Ну так я говорю вам: то же самое. Авангардная вещь, так она ее назвала.

– Правда? Боже. Какая непристойность.

Дулси помахала рукой перед лицом, чтобы разогнать дым.

– Меня предупреждали, что вы с гонором. Вижу, я зря беспокоилась.

Уилфредсон вяло улыбнулся.

– Мне просто интересно, кто решил запрятать лучшую картину в конце зала. Вряд ли сама художница. Я, конечно, знал, что “Роксборо” – коммерческая галерея, но неужели все выставки должны выглядеть так, будто их оформляла дама из “Эйвон”?

– Полегче, – сказал Макс. – Это было лишнее.

За Дулси покраснели ее ассистентки. Она не намерена была отвлекаться от блюда с устрицами. Она поднесла очередную раковину к губам, и блестящий комок плоти скользнул ей в горло.

– Прошу вас, продолжайте. Кто я такая, чтобы перебивать мужчину во время тирады? – Она потянулась к бокалу. – Просто не забывайте: мы выставляем картины, мы их не пишем. Так что, если будете нападать на галерею или ее сотрудников со страниц газет, не удивляйтесь потом, что вас не приглашают на вернисажи.

Дулси поправила свой седой боб и в ожидании ответа откинулась на спинку стула.

– О, тут вам бояться нечего. Я не упоминаю в рецензиях случайных людей. – Уилфредсон смахнул пепел в свою тарелку. Его свободная рука все еще опиралась на спинку стула. – К тому же вы наприглашали достаточно старых дружков. Не сомневаюсь, вы свои панегирики в газетах получите. Сколько вы отстегиваете этим ветеранам, Дулси? Такое впечатление, что им платят по количеству наречий.

– Осторожно. Вы начинаете меня утомлять.

Он ухмыльнулся.

– Я просто хотел, раз уж выдался случай, поделиться с мисс Конрой своим мнением о ее творчестве. Пока все эти критики не завторили вашим брошюрам для прессы и не забили ей голову дифирамбами. Если вы, конечно, не против.

– Элспет способна выдержать критику, – холодно сказала Дулси. – Пусть даже невежественную.

Оба повернулись ко мне.

– Я вовсе не против узнать его мнение, – сказала я.

– Тогда предлагаю куда-нибудь переместиться, – сказал Уилфредсон. – Я отказываюсь обсуждать искусство в таком заведении. Пойдемте выпьем по коктейлю.

Дулси осушила бокал.

– Похоже, мы неверно друг друга поняли. Если вы хотели тихо посидеть с Элспет, сразу бы так и сказали.

– Просто я устриц на дух не переношу.

– Я не очень люблю спиртное, – сказала я.

Уилфредсон задумался.

– Понимаете, дело в том, что люди обижаются, когда я высказываю свое мнение, даже если сами об этом просили. Поэтому я сперва задабриваю их лучшим дайкири в Лондоне. Кто же станет обижаться после такого? Вы, полагаю, не пили коктейли в “Коннахте”?

– Нет.

– Ну вот видите? Вас ждут неизведанные наслаждения. – Он встал и набросил пальто:

– Я буду снаружи.

– Не ходи с ним, – сказала Дулси. – Он того не стоит.

Уилфредсон поднял воротник.

– Так ей нашептали.

После его ухода за столом воцарилось молчание. Макс стряхнул со скатерти хлебные крошки.

– Фух, этому палец в рот не клади. Как, говоришь, его зовут?

– Уилфред Сёрл, – ответила Дулси.

– Сёрл. Случайно не родственник лорда Сёрла?

– Племянник.

– Вот те на.

– Ему только что дали колонку Фила Леонарда в “Стейтсмене”.

– Вот те на.

– Повтори еще раз, Макс. Это так помогает.

– Но… Секундочку. А что стало с Филом Леонардом?

– Вышел на пенсию.

– Так рано? Черт. Бедняга. Он всегда мне нравился. – Макс швырнул салфетку на стол. – И аудитория немаленькая. Не полторы калеки.

– Поэтому я и пригласила его преемника. Мне сказали, он обожает устриц.

– Кто-то кошмарно подготовился.

– Не спорю.

Дулси не стала буравить взглядом своих ассистенток, но они вжались в стулья, едва услышав намек.

Затем одна из них сказала:

– Вообще-то он ошибся. Насчет диптиха. Несколько человек отдельно спрашивали про эту работу.

– Да, Левины интересовались, не продаются ли полотна по отдельности, – вставил Макс. – Они хотели только горы, без младенца. “А сколько стоит разлучить вас двоих?” – говорю я им. Они решили, что это шутка…

Не обращая на него внимания, Дулси потрепала меня по руке:

– Я тут подумала, дорогая, один дайкири еще никому не вредил. И может, тебе будет интересно послушать его. Лучше все-таки составить ему компанию.

– Неужели он настолько важная персона?

– Пока