столько земли, что рельсы и дороги могут не пересекаться. Не знаю, что раздражало меня сильнее – их невежество или неуважение к другим пассажирам. Даже рев двигателей – нескончаемый рокот, который я еще не научилась игнорировать, – было приятнее слушать, чем их стрекотню и нытье. “Могли бы придумать что-нибудь поинтереснее, чем «Трио Арчи Уэста»”, – сказал один из них. “Мы все их выступления видели в прошлом году”, – ответил другой. “«Веранда» тоже уже поднадоела”. – “Да тут все никуда не годится”. – “Совершенно верно”. – “Когда они уже перестанут подсовывать нам луковый суп на завтрак? Венец, мать его, кулинарного искусства”. – “И не говори”. – “Нас им с пятьдесят пятого пичкают!” – “Судя по вкусу, тогда его и сварили”. – “Ха-ха-ха!”

Я надеялась, что кто-то из стюардов или судовой казначей попросит их вести себя потише, но экипаж занимался своими делами, да и других пассажиров в салоне почти не было. Проще уйти. На борту полно помещений, где можно дочитать книжку. А если тихий уголок для чтения я не найду, целая брошюра “услуг и развлечений” поможет мне забыть обо всех невзгодах: бассейны и рестораны и кинотеатр, где крутят “Гиджет”[33], хотя все это я не задумываясь променяла бы на час работы в своей мрачной мастерской в Килберне.

В курительной комнате я уже побывала: слишком много болтовни и слишком мало кислорода. Библиотека подходила идеально, пока из-за качки книги не заскользили туда-сюда по полкам и я не ощутила дурноту. Чтобы очухаться, я переместилась в ресторан, но вскоре туда пришел управляющий персоналом и начались шумные приготовления к вечерним танцам кабаре. Судно достигало более тысячи футов в длину – по выражению Дулси, “настоящий город на воде”. В нем было тринадцать палуб и грузовой отсек, вмещавший багаж двух тысяч пассажиров. Так почему же на борту не нашлось ни одного местечка, где я могла бы устроиться?

Как назло, Дулси забронировала для меня люкс, хотя я просила что-нибудь попроще в каютном классе. Мы добирались до Нью-Йорка по воде, потому что самолеты вызывали у Дулси панику (“Это все из-за бомбежек”, – пояснила она), а одна я лететь не решилась. Расходы покрывала галерея. Дулси заявила, что за чужой счет согласна путешествовать только первым классом, и сняла для нас две самые дорогие каюты, какие оказались свободны на “Куин Элизабет”. Благодаря ей мне предстояло провести все плавание в обществе богачей, с которыми я никогда бы не заговорила по собственному желанию: нудных ньюйоркцев, что возвращались со свадьбы родственников “в дивном маленьком городке”; нарядных супружеских пар из Лондона, что чрезмерно расхваливали интерьеры корабля (“Таких гобеленов мы еще не видели, а сколько экзотических пород дерева! Просто нет слов!”); хамоватых промышленников, что шумно хлебали “буравчики” и кидали на скатерть креветочные хвосты. Куда ни повернись, всюду высокомерие и самолюбование, всюду насмешливые интонации Уилфреда Сёрла.

С тех пор как мы отплыли из Саутгемптона, я не знала покоя. Побыть одной удавалось только у себя в каюте, но и там мне становилось не по себе. Номер был гигантский и настолько роскошный, что даже покрывала на кровати выглядели изысканнее, чем вечерние платья, которые Дулси одолжила мне в поездку, и, хотя по ночам мне спалось хорошо, днем я не находила себе места. В экономкласс, “к себе подобным”, я тоже не рвалась: пересекать Атлантику – занятие не столь поэтичное, как описывал Мелвилл, и я была рада, что избавлена от тесноты нижних палуб. Но в каюте я была настолько оторвана от происходящего на корабле, что начинала дергаться и поддаваться плохим мыслям.

Если я не следила за передвижениями других пассажиров и не ощущала вокруг бесшумную работу экипажа, то начинала зацикливаться на своих проблемах. Одна в каюте я задыхалась от их наплыва и так на себя досадовала, что от одного взгляда на свое отражение хотелось разбить зеркало. Я чашками хлебала чай из болотной мяты с медом и часами отмокала в ванне, в едва теплой воде, сочиняя телеграммы в Англию, которые все равно бы не осмелилась послать.

УИЛФРЕД

ПРИВЕТ БОРТА КПС КЭ[34]. НА ПОЛПУТИ В НЙ. НЕНАВИЖУ ТЕБЯ ВСЕ БОЛЬШЕ С КАЖДОЙ МОРСКОЙ МИЛЕЙ. УЖЕ НА 5 НЕДЕЛЕ БЕРЕМЕННОСТИ.

– ЭЛСПЕТ

Предоставив мужчинам и дальше изучать “Оушен Таймс”, я решила размять ноги на прогулочной палубе. Это занятие быстро мне надоело: каждые десять ярдов приходилось либо обходить петлявших старушек, либо уворачиваться от стюардов, спешивших по новому поручению. На минуту я остановилась у борта подышать свежим воздухом. Серая Атлантика обволакивала корпус корабля. Вдали – бесконечная лента горизонта. Я вдруг поняла, что еще никогда не бывала так далеко от Клайдбанка, что путешествую первым классом на судне, которое конопатил на верфи “Джон Браун энд компани” мой отец. Он бы улыбнулся, увидев, что его трудами я держусь на плаву, но гордости я не испытывала. Мне хотелось, чтобы океан поглотил меня целиком.

В глубине души я верила, что встречу в Нью-Йорке Джима Калверса. Я говорила себе, что все равно бы отправилась в это путешествие, что фантазии, где я сталкиваюсь с Джимом и его сестрой в Вашингтон-Сквер-парке, не повлияли на мое решение. На вопросы других пассажиров я отвечала, что еду знакомиться с владельцами галереи, которая представляет мои интересы. Тогда они спрашивали, за сколько уходят мои картины, будто это главный показатель истинного мастерства. Тут в беседу вмешивалась Дулси, но, если ее не было рядом, я говорила: “Достаточно, чтобы путешествовать первым классом”, на что мои собеседники вынуждены были признаться, что, к своему стыду, ничего обо мне не слышали. Правда была не столь привлекательна, и я ее скрывала. После той кошмарной ночи с Уилфредом я не закончила ни одной работы, а после его статьи в “Стейтсмене” сама мысль о живописи вселяла в меня тревогу, поэтому перспектива новой выставки – хоть в Лондоне, хоть в сибирской глуши – была весьма туманной.

Если бы Дулси не настояла, я бы вообще никуда не поехала. “Тебе нужно сменить обстановку, – заявила она. – Покатайся по Европе месяцок, посмотри тамошние красоты, сделай пару-тройку снимков, познакомься с парой-тройкой мужчин. Выбрось этого идиота из головы. О, или знаешь что… (Один из основателей “Роксборо”, Леонард Хайнс, подыскивал место для второй галереи на Манхэттене.) Лен вбил себе в голову, что заправлять там должна я. Сколько раз ему говорила: нет у меня времени расхаживать по Мидтауну в поисках подходящего места для галереи, но он не слушает. Поехали со мной? Мне нужен хороший попутчик, а ему нужно запомнить твое лицо. Нам обеим это пойдет на пользу”. Ни в какой другой город вместе с Дулси я бы не поехала, но во мне еще теплилась надежда, что Джим затаился в сердце Нью-Йорка. А я знала, что только встреча с ним разгладит шрамы, оставшиеся после Уилфреда.

В поисках тишины и покоя я поднялась на солнечную палубу. День был теплый, и бодренькие жены первого класса загорали на шезлонгах. Высматривая среди широкополых шляп и голых плеч свободный столик, я поняла, что компания этих женщин ничем не лучше компании их мужей. Я была не в силах сидеть и слушать, как они обсуждают развлекательную программу: “Без пятнадцати четыре в салоне «Оркестр Гордона Кейна». Я пойду, если ты пойдешь, Люси. Или у тебя другие планы?” Я даже не сбавляла шаг – просто обошла солярий по кругу