— Ну, сколько можно копаться? — раздался голос красной вороны, которая устроилась прямо над ними на трехметровом флагштоке. — Да за это время одна улитка другую догонит и трахнет.

— Лучше бы — тебя. — Квисс даже не оторвался от игры: он набрал семь костяшек, и они свободно уместились на одной огромной ладони.

— Эй ты, пегая борода, — возмутилась красная ворона, — я, между прочим, нахожусь при исполнении: мое дело — вас раздражать, старые калоши; чем я и собираюсь заниматься, пока вы не наложите на себя руки. Давно могли бы сообразить, что житья вам все равно не будет; к тому же загостились вы тут, пора и честь знать. — Дальше ворона заговорила голосом вредной классной наставницы, которую как огня боялась Аджайи в школьные годы. — Аджайи, мочалка штопаная, не зевай — тебе ходить. Или ты тут до темноты торчать собираешься? — Красная ворона захихикала, довольная своей шуткой.

— Аджайи молча закусила губу и набрала семь гладких пластинок. Оскорбительные выпады красной вороны задели ее за живое, однако эта птица, надо отдать ей должное, мастерски копировала самые ненавистные голоса прошлого.

— Первый ход был за Аджайи; костяшка легла на середину столешницы. Аджайи знала, что Квисс начинал злиться, когда она внимательно изучала пустышки, прежде чем выпустить их из рук; сам он делал ходы без разбора. Но она почему-то ни разу не обошлась без этого притворства; такие невинные уловки ее приободряли. Она просто не могла набирать кости домино и шлепать их одну за другой, потом смешивать и повторять все сначала. Конечно, таким манером игра пошла бы живее, но подобные действия выглядели, с ее точки зрения, слишком механическими, слишком бездушными, а ей каждый раз хотелось верить, что именно эта партия будет решающей, что весь набор домино ляжет должным образом, очки на стыках совпадут — и появится новый шанс на спасение.

— Вот и на этот раз она поступила осторожно и рассудительно. Квисс тут же с размаху шлепнул пустой костяшкой. Аджайи задумалась. Квисс нетерпеливо цокал языком и пристукивал ногой. Красная ворона прохрипела:

— Чтоб мне сдохнуть, опять все сначала. Неужели не надоело? Скорей бы от вас избавиться — посадим на ваше место кого-нибудь повеселее.

— Хозяйке не к лицу вести такие речи, — заметила Аджайи, делая ход.

— Вот тупица! Какая ж я хозяйка? — ухмыльнулась ворона. — Неужто до тебя еще не дошло? На голове солома и в голове, видать, солома. Мозги-то повылетели.

Квисс со стуком сделал следующий ход, и Аджайи бросила на него подозрительный взгляд — он кашлянул, но ей показалось, это был сдавленный смешок. Аджайи подняла лицо к вороне:

— Думаю, ты все же хозяйка нравится тебе это или нет. Скажу больше: образцовая хозяйка, ибо для нас ты стала символом здешних владений. — Она вернулась к игре, услышав, как Квисс в очередной раз принялся постукивать ногой о балконный пол. — И роль свою ты играешь на совесть.

(Красная ворона, кивая, уставилась в заснеженную даль.)

— Обаяние, прямо скажем, невелико, — заключила Аджайи, — зато стараешься.

— Ну и выдала! — поразилась красная ворона, глядя сверху вниз. — Старая кляча. Навоза кучу выдала! — Она снова отвернула клюв в сторону белой равнины. — Думаешь, только вам здесь невмоготу? А мне-то за что такое наказание — сидеть у вас над душой да еще выслушивать всякий бред? Сама не знаю, что меня тут держит. На жизнь я себе всегда заработаю.

Аджайи задумалась, глядя на птицу. Она размышляла, как бы смастерить хоть какую-нибудь пращу, чтобы прикончить красную ворону. Или это опасно? Не добавят ли за это новый срок? Даже нетерпеливые притопывания Квисса не возымели привычного действия. Когда красная ворона осыпала ее оскорблениями, Квисс исподтишка посмеивался; с какой же стати она будет торопиться, чтобы только ему угодить? Между тем красная ворона совсем извелась: она отряхнула перья, расправила крылья и вытянула в сторону одну лапку, будто хотела размяться.

— Ты что там, уснула, старуха? — заорала она. Нарочно» копаешься? Или мозги отшибло? Впрочем, одно другому не мешает. Ну-ка, пошевеливайся!

Аджайи опустила глаза, не спеша выбрала гладкий прямоугольник и с особой тщательностью присоединила к общей линии. У нее слегка горели щеки.

— Не хочешь ли ты сказать, — вполголоса произнес Квисс, наклоняясь вперед и опуская на стол следующую пустую костяшку, — что наша пернатая подруга сумела тебя задеть?

Он поймал ее взгляд и выпрямил спину. Аджайи, отведя глаза, отрицательно покачала головой; у нее на руках оставалось всего две пластинки из слоновой кости.

— Ничуть, — отчеканила она, приготовилась сделать ход, но в последний момент передумала, потерла подбородок и, наконец, выложила совсем другую пустышку.

Сверху раздалось возмущенное карканье:

— Сил моих больше нет. Полечу-ка я да посмотрю, как застывают сосульки, — все веселее. — С этими— словами она замахала крыльями и вспорхнула с флагштока, бормоча проклятия.

Аджайи проводила ее взглядом. Завидев красную ворону, к ней слетелось воронье попроще, а потом и несколько грачей, гнездившихся в руинах верхних башен, и вся стая устремилась к сланцевым шахтам.

— Ну и тварь, — бросил Квисс ей вслед.

Он забарабанил массивными пальцами по столу и выразительно поглядел на Аджайи. Она кивнула и выложила пустую кость домино.

— Да я не к тому. — Квисс тоже сделал ход. — Мне показалось или тебе стало не по себе? Она ведь намекала на те обстоятельства, которые привели тебя в изгнание. — Он исподтишка метнул взгляд на свою компаньонку и тут же отвел глаза; она это заметила и мысленно улыбнулась.

— Возможно, — произнесла Аджайи, изучая домино. — Не пора ли все-таки рассказать друг другу, почему мы оказались в замке. За какие провинности нас отправили в ссылку

— Ну... — Квисс не проявил особой радости. — Пожалуй. Не исключено, что мы даже найдем в этих историях какую-нибудь подсказку... приблизимся к правильному ответу: понимаешь, если у нас окажется что-то общее... похожие причины... вдруг это поможет нам отсюда выбраться? — Он вопросительно поднял брови, ожидая подтверждения.

— Аджайи, из соображений тактичности, решила не напоминать, что в свое время, по прибытии в замок, приводила именно такие доводы. Однако Квисс решительно воспротивился ее предложению поделиться своими несчастьями. Тогда она решила, что ей остается только одно — запастись терпением.

— У меня нет возражений, Квисс. Если, конечно, ты не против.

— Я? Нет, я совсем не против, — быстро заговорил Квисс и, помолчав, добавил: — Только... ты первая.

— Тогда слушай. — Аджайи для храбрости набрала побольше воздуха. — Со мной приключилось вот что... Я служила адъютанткой Офицера Философии; в нашей эскадре он носил звание маршала...

— Ты была адъютанткой самого Офицера Философии? — с уважением переспросил Квисс.

— Именно так, — подтвердила Аджайи. — Он был страстным охотником и, хотя это занятие давно ушло в прошлое, любил возвращаться к открытой природе и к старым добрым обычаям — никогда не упускал такой возможности. Мне было понятно его желание приобщиться к истокам, испытать единение с природой — пусть даже с чужой природой, — в этом нет ничего предосудительного, но я не скрывала, что он, по-моему мнению, не знал меры. Например, он принципиально не брал с собой никакие средства связи или перемещения, не говоря уже о современном оружии. У нас были только допотопные ружья да собственные ноги.