У Стивена расширились глаза. Он не знал, что ответить. Миссис Шорт догадалась! Она наверняка знала заранее. Ну конечно же, они ей сообщили. Не иначе как ей позвонили из дорожного управления, как только за ним закрылась дверь. Это секретарша мистера Смита подсуетилась. Идиот! Как же он раньше не понял?

Что ж, придется действовать решительно, сказал он себе. Сейчас не имело смысла идти на компромисс. Либо все, либо ничего. Возможно, миссис Шорт была в курсе дела, но по правилам ей не дозволялось напрямую говорить ему, что она все знает, — она могла только намекать.

— В пятницу, — повторил Стивен и коротко кивнул. — Расплачусь в пятницу, непременно.

Устремившись к заветной двери, Стивен прошел мимо хозяйки. Она часто замигала. Стивен подозревал, что это некий код. Прочистив горло, он выговорил:

— Все в порядке, благодарю вас.

Похлопав себя по заднему карману, он добавил:

— Номерок к зубному.

Миссис Шорт сочувственно покивала. Вырвался! Он стоял на пороге, можно сказать, уже на улице — он от нее ушел.

— Вы там на переходе-то поосторожнее, мистер Граут, слышите?

— Слышу, — ответил он, сделал глубокий вдох и пошел по тротуару.

— Может, все ж таки обмахнуть пыль, пока вас не будет, мистер Граут? — закричала ему вслед миссис Шорт, хотя Стивен уже отошел метров на десять. На него будто бы накинули аркан: ноги отказывались идти, а плечи подались вперед, словно он вот-вот должен был упасть. Он обернулся, посмотрел на воинственно улыбающуюся физиономию миссис Шорт и яростно замотал головой. В пределах метров тридцати не было ни одного припаркованного автомобиля; между тем мимо него с рычанием проносился неровный поток машин. Он снова замотал головой.

— Что это с вами, мистер Граут? — заорала миссис Шорт и приложила пухлую руку к правому уху.

Он выдержал ее взгляд, широко раскрыл глаза и что было мочи затряс головой.

— Не слышу вас, мистер Граут, — не унималась миссис Шорт, а у него уже кончался кислород.

Опустив голову, он побрел назад, к дверям, поднялся на ступеньку, чтобы находиться выше лазерных осей, и сказал в лицо миссис Шорт:

— Нет, благодарю вас, миссис Шорт. Уборку делать не надо. Я предпочитаю заниматься этим самостоятельно.

— Ну, дело хозяйское, — ухмыльнулась миссис Шорт.

— Уверяю вас, в этом нет никакой необходимости, — заверил ее Граут.

Он постоял, выжидая, чтобы она закрыла дверь, но не дождался. Тогда, набрав побольше воздуха, он проговорил: «Всего хорошего» — и, отвернувшись, торопливо зашагал по Аппер-стрит; но не прошел он и пятидесяти метров, как издалека вновь донесся вопль миссис Шорт. Он не оглядывался, но разобрал «счаст-ли-и-и-во» и испытал тошнотворное отвращение, смешанное с облегчением.

Они сидели на балконе ярко освещенного игрового зала в Замке Дверей. Снег растаял, и теперь здесь гулял теплый влажный соленый ветер из верхних покоев, который вихрился вокруг двух игроков и улетал дальше, в открытое пространство. Квисс и Аджайи, одетые в легкие накидки, склонились над игровым столиком, украшенным филигранью, и перемешивали гладкие пластинки из слоновой кости.

Находиться в игровом зале было невмоготу — там стояла страшная жара. Примерно месяц назад, по их собственному исчислению времени, в Замке Наследия закончился ремонт котельной; по словам сенешаля, оставалось лишь «кое-что подрегулировать».

Со своего места Аджайи видела каменоломни. По заснеженным тропинкам и подъездным дорогам вдоль шахт и карьеров сновали черные фигурки, взад-вперед ездили тележки: те, что степенно везли тяжелый груз, скрывались из виду за каменным выступом — она напряженно прищурилась, но так и не смогла определить, что это такое: скала или замок.

А в остальном ландшафт оставался почти плоским и однообразным. Из раскаленного игрового зала налетел порыв теплого ветра, закружился вокруг Аджайи и тут же унесся прочь. У нее по коже пробежали мурашки. Вне всякого сомнения, такая, жара вкупе с солью еще сильнее разъедала трубы; это означало, что по завершении ремонта, как только в замке установится приемлемый уровень освещенности и тепла, все коммуникации снова выйдут из строя — неизвестно на какой срок.

Но пока их главной заботой была игра под названием «пустое домино» — она заключалась в том, что гладкие прямоугольные пластинки из слоновой кости выкладывались на стол в определенной последовательности.

Ни Квисс, ни она сама даже не догадывались, когда закончится партия; не могли они судить и о том, какие успехи достигнуты на каждом из этапов: в первоначальной версии этой игры на небольших пластинках из слоновой кости ставились жирные точки или кружки, тогда как в замке приходилось играть совершенно чистыми, пустыми костяшками. В каждой партии их нужно было выкладывать в линию, уповая лишь на то, что игровой столик с лучистым кристаллом в центре распознает самолично назначенное каждой костяшке количество очков (разумеется, произвольное) и согласится, что данная последовательность подчиняется логической закономерности; иными словами, если бы на костяшках вдруг прорезались точки-кружки, то к единице должна была бы примыкать единица или дубль-один, к двойке — два или дубль-два и так далее. Эта игра уже стоила им больше нервов, чем все остальные, а ведь продолжалась она еще только сто десять дней.

Аджайи старалась не думать, сколько времени они провели в замке. Это не имело никакого значения. Изгнание есть изгнание. Ей трудно было представить, сумеет ли она вспомнить хоть какие-нибудь подробности этого существования, если... нет, когда вернется на свой пост в Терапевтических Войнах. Меру наказания ей присудили достаточно редкую; кто это испытал, тот, видимо, старался держать язык за зубами, и хотя для нее — как, впрочем, и для Квисса — существование замка никогда не было секретом, ей ни разу не попадались на глаза сведения о тех, кто с честью прошел бы через это испытание.

Да, срок пребывания в замке не имел никакого значения — лишь бы не впасть в отчаяние и не сойти с ума. Надо было просто вести обязательные игры и перебирать всевозможные ответы, чтобы, в конце концов, выйти на свободу.

Аджайи незаметно посмотрела на своего компаньона. Квисс тщательно, с самым суровым видом перемешивал домино, словно думал усилием воли заставить куски мертвечины лечь в нужном порядке. По ее наблюдениям, Квисс вполне оправился. Тем не менее, его грозные, властные замашки внушали ей серьезную тревогу, поскольку они противоречили укладу замка; этот уклад хоть и казался подчас упрямо-бессмысленным, но вполне мог за себя постоять. По ее убеждению, защитная броня, которую создал для себя Квисс, обладала опасным сходством с глубинной сущностью замка. Любая броня со временем неизбежно дает трещину — ни одна крепость не может вечно противостоять осаде (перед тем как дать свой первый ответ на загадку, им уже доводилось обсуждать уязвимость статики, застывшей субстанции); что же до нее самой — Аджайи старалась не прятаться за броню, а подстраиваться под изменчивые настроения замка, приспосабливаться, принимать их как данность.