– Если розовая банка предназначалась Моне, – забормотала я, – а красная Тоне… Минутку.

Я схватила коробку цвета пожарной машины. Ага! Здесь тоже предостережение: «Гнать вон черепаху, если сюда залезет. Моника от этого лысеет». Я опешила. Черепаха теряет волосы? Где они у нее?

– Привет, – сказал Макс, входя на кухню с большой коробкой в руках, – ты дверь не заперла. Что такая грустная?

Я протянула мужу телефон.

– Не понимаю, как их кормить.

– Без паники, мадам, – потер руки Вульф, – папа разберется. Что у нас тут? Голубая, ага! Розовая… И что не ясно?

– На таре наклейки, – предупредила я.

– Без проблем решим эту задачу, – оптимистично пообещал супруг, – не боги горшки обжигают. Тэкс! Розовая. Не голубая, а зеленая, не красная. Но розовая для Прони, зеленая для Люки, а она все жрет! Хороший характер у собаки. Дали – съела, не дали – сама взяла. Эге! Проня не Тоня, Боня не Соня!

Я вздрогнула.

– Здесь еще Соня есть?

– Нет, это я для рифмы сказал, – успокоил меня муж и открыл все коробки. – Лампудель, глянь.

С этими словами Макс вынул из каждой жестянки по кусочку корма и положил их в ряд.

Я подошла к мужу.

– Замечаешь хоть какое-то отличие? – поинтересовался Вульф.

Я стала рассматривать коричневые комочки.

– Нет!

– То-то и оно, – засмеялся Макс. – На самой большой банке написано – для котов. На что угодно спорю, там окажется то же самое.

Я подняла крышку.

– Точно! Но если они все едят одинаковое, зачем разноцветные банки?

Вульф засмеялся.

– Вопрос не ко мне.

Муж взял стакан, быстро наполнил миски и стал читать инструкцию.

– «Боня ест в столовой». Эй, Бонифация, за мной!

Одна мопсиха бойко посеменила за Вульфом, тот поставил еду у комода и велел:

– Пожратики, битте.

Я пришла в восторг.

– Проня, дуй в ванную.

Самая крупная собака побежала за мной.

Не прошло и пяти минут, как все псинки оказались на местах. Я обрадовалась.

– Ура!

– Мяууу, – донеслось из кухни.

– Коты! – воскликнул Макс. – Мы о них забыли!

Мы поспешили на звук и обнаружили черного и белого кошаков, которые яростно ели что-то из большой картонной упаковки.

– Эй! – возмутился Вульф. – Я купил нам с Лампой пирог с капустой! Немедленно выплюньте.

– Навряд ли мне захочется есть то, что пожевал, а потом выплюнул кот, – хмыкнула я. – Пульхерия Ивановна, как тебе не стыдно!

Белый кошак разразился серией негодующих «мяу-мяу».

– Чем он недоволен? – удивилась я. – Слопал полкулебяки. Неужели ему еще корма хочется? Макс!

– Слушаю тебя! – ответил муж.

– Немедленно отойди от горшка, – возмутилась я. – Как тебе не стыдно!

– Что не так? – поразился муж.

– Макс! – подпрыгнула я. – Как ты мог! Что я скажу Тате? Не усмотрела за ее растениями. Макс!

Продолжая возмущаться, я кинулась к подоконнику, на котором стоял горшок с красным цветком, и прогнала кота, самозабвенно раскидывавшего лапами землю.

– Макс! Сейчас получишь!

Муж подошел ко мне.

– Лампуша, ты перепутала меня с котом. Я не приближался к этому цветку.

– Так я кота прогоняла, – объяснила я, – его зовут Макс.

– А-а-а, – протянул Вульф, – прикольно. Слушай, а Боня не ест.

Я заглянула в столовую. Бежевая мопсиха сидела около полной миски с трагическим выражением морды. Макс пошел к собаке.

– Дорогая, почему ты не ужинаешь?

Боня отвернулась.

Вульф присел около нее.

– Смотри, как вкусно! Ням-ням!

И тут из гостиной донесся громкий плач. Мигом забыв про Боню, мы помчались в соседнее помещение и увидели Моню в самом разгаре собачьей истерики. Мопсиха рыдала, трясла головой, сучила лапами. Я заключила ее в объятия.

– Солнышко, кто тебя обидел?

– У нее в миске сидит черепаха и с остервенением жрет! – сообщил Макс.

Я подпрыгнула.

– Это Моника! Немедленно выгони ее! Ужас! Беда!

– Не стоит волноваться, – сказал Вульф, – насыплем Боне новый корм, Монику я сейчас выну. Ну, поела она немного собачьего корма, в чем трагедия?

– Тата написала, что черепаха всех обжирает и от этого лысеет, – всхлипнула я.

Макс взял Монику.

– Лампудель! Если ты найдешь на ней хоть одну прядь, я съем свои носки!

– У Моники нет шерсти, – признала я.

– Может ли облысеть тот, у кого нет растительности на теле? – спросил муж.

– Нет, – выговорила я.

– Отлично. Значит, алопеция черепахе не грозит.

– А вот и мы! – закричал радостный детский голос. – Лампа, ты забыла дверь запереть.

В гостиную влетела Киса.

– Рада тебя видеть, но как ты сюда попала? – изумилась я.

– Роза Леопольдовна привезла меня на своей машине, – затараторила девочка, – мне дома грустно, хочу ночевать с вами!

– Вы оставили Фиру и Мусю одних! – ахнула я.

– Конечно, нет, – сказала Краузе, появляясь в гостиной, – мы взяли их с собой. Они уже по дому носятся.

Из столовой донеслось счастливое гавканье. Я побежала на звук и увидела наших девиц, без стеснения харчивших корм Бони. Хозяйка миски смотрела на наглых гостей, потом кинулась к своей порции, оттолкнула обжор и стала быстро уничтожать то, что осталось.

– Муся, Фира, – укоризненно сказала я, – так себя мопсы из интеллигентной семьи не ведут!

Наши собаки развернулись и кинулись на второй этаж. Я бросилась за ними, но четыре лапы быстрее двух ног. Когда я внеслась в библиотеку, то увидела три мопсичьи попы у одной миски.

– Муся, Фира, можно подумать, что вы из голодного края! – крикнула я, схватила своих собак, отнесла их на кухню и увидела на столике трех котов. Макс и Пульхерия Ивановна синхронно объедали пирог сверху, Альберт Кузьмич деликатно отламывал лапой кусочек, потом вонзал в него коготь и отправлял в пасть. Британец выглядел как принц благородных кровей, которого злая судьба забросила в компанию бомжей.

– Немедленно перестаньте, – топнула ногой я, – Макс купил пирог нам на ужин. Альберт Кузьмич, от вас я не ожидала такого поведения. Как вам не стыдно!