Мы даже не поблагодарили. Побежали в указанном направлении, забыв про деликатесы. Домик действительно располагался за новостройкой. На расстоянии не больше пяти метров.

– Это какой же козел так обидел интеллигентную сельскую учительницу? – взорвалась Наташка. – По сути, отрезал от всего мира! Смотрите: и забор ей сломал. А тут вот – вообще снес! – Она укоризненно покачала головой.

Пожилая худенькая женщина в очках действительно возилась с цветами. На деревенскую жительницу она не походила: темно-синий спортивный костюм, из воротника куртки выглядывает белейший кружевной воротничок, гладко зачесанные назад абсолютно седые волосы собраны в пучок, на ногах – спортивные тапочки, а на руках – желтые резиновые перчатки. При нашем появлении она выпрямилась и напряженно вгляделась в Татьяну.

– Лариса Никифоровна! Это я, Татьяна, внучка Елизаветы Семеновны. Меня просто трудно узнать. Сама себя в зеркале пугаюсь, – оправдывалась Танюшка.

Лицо Ларисы Никифоровны разгладилось:

– Боже мой, Танечка! Что ты с собой сделала! Да я еще и вижу-то плохо. Показалось…

Что ей показалось, она не досказала. Решительно стянула перчатки, сполоснула руки и пригласила нас в дом.

Внутри все убранство, включая старенькую мебель, радовало глаз.

– Лариса Никифоровна, это мои подруги, – запоздало представила нас Танюша, – Ирина и Наташа. А где Наташа?

Как выяснилось, последнее звено в нашей цепочке отпало целенаправленно: прихватить из машины пакет с деликатесами. Этот пакет заставил Ларису Никифоровну покраснеть, а нас – несказанно этому удивиться. Суетиться на кухне мы ей не позволили, решительно загалдев, что сыты по горло. Я поймала себя на мысли, что чувствую себя школьницей. Усевшись на диван, даже чинно выпрямилась. Впрочем, Наталья сидела так же.

– Я не видела у вас этой фотографии! Кто это, Лариса Никифоровна? – оживленно спросила Татьяна, разглядывая большую, явно увеличенную фотографию молодой, очень красивой девушки. Темные волосы. Яркая, прямо-таки артистическая внешность…

Пожилая женщина, убиравшая назад в сервант праздничные чашки, помедлила с ответом. Отвернувшись к полкам, поправила вышитую салфеточку и сказала:

– Это моя дочь, Софья. В молодые годы, естественно. Я повесила его давно, три года назад.

– Три года назад умерла моя мама, – грустно вздохнула Татьяна, и в голове у меня что-то щелкнуло – верный признак пробуждения интуиции. Я внимательно вгляделась в лицо на фотографии – определенно я его видела. Но совсем не таким молодым. Если предположить, что Лариса Никифоровна родила ее в двадцать один-двадцать два года, этой женщине сейчас могло быть около шестидесяти лет. Могло быть, но ведь она, кажется, умерла… Да нет, черты лица мне определенно знакомы… Мысли наперегонки носились, расталкивая и опережая друг друга, и мешали сосредоточиться.

– Лариса Никифоровна, – окончательно сбил меня с пути рассуждения голос Татьяны, – вы ведь хорошо знали нашу семью. Бабушка говорила, что даже учились вместе в педагогическом институте, дружили с первого курса. У меня могла быть сестра-близняшка?

Лариса Никифоровна медленно повернулась и посмотрела на Татьяну:

– Отчего возникло такое предположение, Таня? У тебя есть повод не доверять близким людям? Если ни бабушка, ни мама об этом тебе ничего не говорили, значит, ее не было. Вам здесь не душно, девочки? – обратилась она к нам. – Пойдемте в сад. Я вас яблоками угощу. Поздние сорта еще висят…

«Что-то очень быстро Лариса Никифоровна ушла от вопроса, – мелькнуло у меня подозрение. – Хорошая женщина, но придется идти напролом. Должна же я выяснить правду. Да не осудит она меня за это, даже если окажусь не права в своих предположениях».

Мы покорно встали и поплелись за пожилой учительницей в сад. По дороге она неожиданно присела на лавочку:

– Что-то голова закружилась. Сегодня магнитные бури обещали, а вы идите, идите к яблоням. Танечка знает…

Я вопреки желанию Ларисы Никифоровны решила остаться, мотивировав тем, что у меня аллергия на все яблоки, включая райские. Крепла уверенность, что головокружение у нее вызвано отнюдь не природными катаклизмами. Скорее, буря возникла в ее душе, и мне было искренне жаль старенькую женщину…

– Лариса Никифоровна, – некстати раздался рядом громкий возглас Татьяны, – у вас там ведра стоят. Это под яблоки? Мы вам сейчас соберем.

Получив в ответ благодарную улыбку учительницы, Татьяна исчезла.

– Ее жизнь, как и жизнь ее ребенка, в опасности, – тихо проронила я, не глядя на бывшую учительницу. Было очень трудно говорить, но выхода не было. – Татьяну пытались сбить автомашиной. Вместо нее погибла другая, как две капли воды похожая на нее женщина. Все это каким-то образом связано с историей ваших семей. («Господи, прости мне эту наглость и сделай так, чтобы я не ошиблась!») Боюсь, что в первую очередь с историей вашей дочери, которую вы вычеркнули из жизни много лет назад. Это было невыносимо больно, но честно по отношению к подруге, Таниной бабушке, и ее дочери, Таниной мамы. По-другому вы не могли…

Морщинистая рука Ларисы Никифоровны вцепилась в мою руку так сильно, что я испугалась – женщине совсем плохо.

Ей действительно было плохо. Бледное, с желтоватым оттенком лицо, полуприкрытые глаза… Она часто дышала, лоб и крылья носа покрылись мелкими капельками пота. Вторая рука безвольно свесилась вниз. Я охнула и что есть мочи заорала:

– Девчонки!!!

Перепуганная парочка прибежала мгновенно. Наташка сразу спросила, есть ли нитроглицерин. Татьяна унеслась в дом. Я попыталась встать, чтобы уложить Ларису Никифоровну на лавку, но она опять сжала мою руку ослабевшими было пальцами.

– Не надо, – тихо прошептала она посиневшими губами. – Таня… Сейчас… Коробочка… В шкафу…

Я ревела, размазывая свободой рукой слезы, и пыталась просить прощения. Она еще раз сжала мою руку, но пальцы были слабыми…

Я взвыла и заорала:

– Быстрее!!!

Наташка в одной кроссовке подскочила и буквально с лету закинула моей жертве нитроглицерин под язык.

– Тут есть «скорая», больница, на худой конец, ветеринар? – нервно поинтересовалась она у Татьяны, тащившей из дома ненужный стакан воды и вторую Наташкину кроссовку.

– Есть. Только врача так просто не найдешь. Он обход сделает и идет на прием, а поскольку народа нет – улепетывает непонятно куда.

– Сейчас… другой… врач… Хороший, – с расстановкой, но вполне четко произнесла Лариса Никифоровна. Ее лицо опять обрело живой вид. Даже щеки порозовели. Но она все равно выглядела лет на сто. – Вместе… у меня… Сейчас. Уже отпустило… Бури… магнитные…

Мы почему-то шепотом обсуждали дальнейшие действия. Я и Татьяна настаивали на срочной госпитализации, Наташка требовала повременить до того момента, когда больная окончательно придет в себя. Конец шипению положила молодая женщина с девочкой, которая некоторое время назад объясняла нам, как найти Ларису Никифоровну. «Чтобы я ее угробила…» – покаянно добавила я мысленно. Лерочка, так звали эту женщину, отстранила нас, деловито спросила, что давали из лекарств, кивнула в ответ на четкий рапорт Наташки и проверила у больной пульс. Затем зашла в дом, вернулась с чемоданчиком и сделала Ларисе Никифоровне какую-то инъекцию.