Я стоял и смотрел на отца своего молодого-молодого и мать, извивающуюся под ним.

Я смотрел в ее глаза. Наверное, я бы не хотел, чтобы они меня заметили.

Но я смотрел и смотрел в ее глаза. В ее глаза, от наслаждения повернутые внутрь.

А просыпался я от собственного крика. Это был даже не крик. Это был первобытный рев. Такому мог позавидовать даже Танкист.

Но Танкист орал свое. Я - свое. У всех нас был свой личный бред. И у Роберта тоже.

Неужели, думал я, всем глухим снится такой бред, как мне. А я ведь только на одно ухо... Что было бы, если б меня контузило сразу на оба...

Ты еще выздоровеешь, убеждал я себя. И тебе не будет снится такая чушь. Никогда.

До сих пор я жалею глухих.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

После того как все утихало, Роберт начинал свой обряд. Он высыпал в руку горсть спичек, которые прятал под матрасом.

Вставал и, накинув только пижамную куртку, выскальзывал в процедурную.

Ему разрешали.

- - - Я должен каждый вечер подмываться - - - Понимаешь, - - - объяснял он нам с Танкистом. Попеременно он смотрел то мне в сонную морду, то в безумные угли Танкиста. Итак, он засовывал в задницу эти спички серными головками вперед.

Он даже не орал. Привык, наверное. Потом в многострадальную кишку входил предварительно обсосанный кусок сахара.

Так Роберт продлевал курорт.

- - - О-о-о, - - - говорил наутро якут-врач, заглядывая ему в задницу, - - - совсем другое дело - - - Уже лучше - - - Но вы много курите - - -

Роберт смиренно поднимал штаны.

- - - А что, окурок там застрял? - - - подмигивал он нам. Якут улыбался. Он единственный из госпитальных врачей говорил нам "вы".

Я представлял, как он разговаривал раньше с оленями и собаками.

Он, наверное, никогда не лечил оленя, который себе в задницу сахар засовывает.

Он улыбался. Улыбался так, как улыбаются люди, которым наплевать на все. Ну... почти на все. Ну уж точно наплевать на задницу Роберта и его ночные процедуры.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

А потом, когда подошла весна, у Роберта начался роман. То ли затосковал, то ли передозировал спичек себе в кишку, но очень затосковал Роберт.

Он рыдал и бросался на стены. Его красивые локоны развевались. Тонкий нос краснел от слез.

Он наплакал себе девушку. Да, девушку. Не красивую, но веселую и готовую хохотать всегда. Она была "сахалярка". Смесь якутки и русского. С синими глазами, между прочим. Она приносила письма на первый этаж. Зачем она поднялась на второй? Когда Роберт грустно бродил по коридорам и заигрывал со старухами?

Зачем?..

Они упали оба в эту любовь.

- - - О! Бля, Фриц, ты не представляешь себе! - - - причитал Ромео, когда смог между ее затяжными хихиканьями всунуть записку.

- - - О! Какая у нее рука! Какая у нее потная ладошка!!! - - - Мы с Танкистом слушали. Что нам оставалось делать. Эта потная ладошка проносила нам сигареты. Я бы умер без табака. Сафа вычислил ее и сказал, что я его брат. И передавал через нее сигареты и сгущенное молоко.

Пока Роберт только вздыхал, все было нормально. Они переписывались.

Роберт начал от страсти курить. Он шел в клозет и, мечтательно усевшись, смаковал ее косые, пьяные строчки.

Он даже перестал мастурбировать.

"Сошел с дистанции..." - пожимал плечами Танкист. Мыто с ним не сошли.

Не знаю, чего хотел Танкист, я хотел одного... Не свихнуться.

А в перспективе, выбраться из этой задницы.

- - - Ты на что дрочишь? - - - спросил он однажды. - - - Ну, что представляешь?

Мы шли в этот момент по коридору. Я пожал плечами. - - - Врешь, Фриц - - - врешь - - - Все фантазируют, все - - - Я вот, например - - -

Он остановился. Мы оказались в конце коридора, у окна. В слабом свете начинающейся полярной весны. Я видел розовый череп Танкиста. В этом госпитальном и весеннем свете я, кажется, видел корни его рыжеватых волос. - - -

Все девушки - - - Все женщины, которых я когда-нибудь видел - - - Встречал где-нибудь - - - Даже на минуту всего - - - Или еще меньше - - - Просто взгляд в толпе - - - Чья-то грудь - - - сквозь ткань на солнце - - - талия - - - Ноги - - - Волосы - - - Рука - - - Пальцы, трогающие бедро - - - Морщинки на пальцах - - - Ноготки - - -

Танкист зажмурился.

- - - Все те, Фриц, кто мелькнули и ушли - - - воображение, Фриц - - - Есть такие "интеллигентки", еб иху мать, в электричках - - - С книжками и глазами такими - - - Романтичными - - - Типа "полюби меня с разбега, чтобы я прищурилась" - - - С грудью скромной такой, скромной - - - смотрит на тебя титечка, как собака, которую хозяйка оставила возле магазина - - - И ты смотришь - - - Никто так никогда на нее не смотрел - - - Так спокойно - - - Со всеми подробностями - - - Во все проникая - - - Когда она поднимает глаза свои мутные от романтичной херни - - - И начинает просто, так просто чесать локоть - - - Ребро - - - Или жмет лифчик - - - Такие - - - уже за тридцать пять - - - С тихим таким, осенним сквозняком в пизде - - - сколько таких видел - - - сколько - - - Как отзываются они на взгляды - - - будто заблудились их титьки в лесу - - - Ты потом помнишь такие подробности, которые никто не знает - - - ни она, ни ее мужик - - - Ебаное воображение - - - тысячи - - - тысячи баб - - - Слушай - - - Дай сигарету - - -

Я протянул. Он хлопает по карманам пижамы. Прикуривая, продолжает: - - - Море - - - Море подробностей - - - вся их жизнь вспыхивает в секунду перед глазами - - - Особенно по обкурке - - - Когда я в дисбате, в Чите сидел - - - Валялся обкуренный и обожратый первые дни - - - Я со всеми трахался, кого хоть раз в жизни видел - - - Как тысячи дверей в башке открываются, и в каждой комнатке воспоминание - - - Баба - - - Ты по этим комнаткам идешь насквозь - - - Дико так поначалу было - - - Как со своим мозгом трахаться - - - А ведь так и есть, Фриц - - - А? - - - Знаешь, о чем мечтает каждая пчелка? - - - Чтоб все цветы открылись на лугу - - - Только для нее - - - Это - - - Ха- ха - - - Память онаниста - - - Ну что они там! Уснули бля, что ли?! - - -

Он имеет в виду Ладошку и Роберта.

Мы вышли, чтоб не мешать.

- - - Я быстрее! - - - Ладошка! Мой Васька слаще!!! - - - орет он в сторону палаты.

И мы слышим хохот летчиков с первого этажа.

Я не знал до этого, что Танкист сидел в дисбате.

- - - Тебе сколько, Фриц? - - - Лет двадцать-двадцать один? - - - Сколько?! - - - Девятнадцать?! - - - Ты что, со своим годом пошел?! - - - Ну ты и придурок! - - - Надо было косить! - - - Знаешь сколько я уже служу? - - - Пять лет! Пять, Фриц! - - - Ебаный Афган меня доконал! - - - Ебаная война! - - - Ебаные горы! - - - Суки офицерье! - - - У вас здесь их называют "чушки" - - - У нас называли "суки" - - - Что мы все там делали?! - - - А?! - - - Что?! - - - Я был шофером - - - отличным - - - А кто я теперь?! - - - Ты посмотри на мою башку - - - Вот - - - Нет - - - Вот здесь - - - У виска - - - Это когда они нашли меня - - - Я ссал кровью потом - - - Мои почки можно было ложкой с ребер соскабливать! - - - Ты почему сбежал - - - спрашивали - - - И били - - - Били за то, что сбежал - - - За то, что жить хочу - - - А они, суки, бояться сбежать - - - Это их служба!!! - - - Ха-ха!! - - - Когда в наш отряд пришел ишак с трупом - - - Из другого батальона парень - - - И все карманы у него были набиты отрезанными пальцами - - - Во рту торчал член - - - Черный от жары, как копченый - - - И когда его сняли с ишака этого - - - И когда раздели - - - Ох как все нажрались тогда! - - - Без наркоты, водкой - - - И не запаяли его в гроб - - - Под навес положили - - - Чтоб все смотрели! - - - А потом ихнему пленному уши обрезали - - - Кастрировали и яйца в рот засунули - - - Посадили на ишака - - - Живого - - - Вкололи пару кубов героина - - - Крепко посадили - - - Привязали - - - И понес ишак другого - - -