Я не сплю всю ночь – долгую ночь, головокружительную, хаотичную, бесконечную, – а рано утром мы встречаем Патрика в супермаркете. Точнее, Венсан и Патрик встречаются в какой- то секции и направляются ко мне, мило беседуя, как добрые друзья.

Но неужели гнусный Патрик наклоняется ко мне, чтобы поцеловать? Я шарахаюсь, как от объятия зачумленного, но его это не волнует, и его губы прижимаются к моим щекам – тем крепче, что он держит меня за локоть и сжимает его. Когда он отпускает меня, я спешу скрыть свое смятение, нервозность, волнение, схватив первое, что попадается мне под руку, это оказываются пять пакетов спагеттини (№ 3) по акции, я кладу их в тележку и иду своей дорогой, больше не обращая на него внимания.

К сожалению, сегодня утром он очарователен, и, как я ни зла на него, он меня в конце концов смягчает – но мне все же приходится избегать его взгляда, чтобы сохранить холодную голову. Ну почему все так сложно? Почему я должна была нарваться на сексуального маньяка, когда мне хочется нежности, покоя, отдохновения после потрясений последних месяцев?

Мы у него дома, пьем аперитив, шутим, собираем на скорую руку обед, и мне кажется, что у меня галлюцинации. Я не знаю, как мы оказались здесь, как я могла согласиться войти в этот дом, – для меня это полнейшая тайна. Наверно, Венсан меня уговорил – он находит Патрика симпатягой и загорелся посмотреть коллекцию из пяти тысяч виниловых пластинок, о которой тот упомянул, когда мы расплатились в кассе и вышли под синее небо. Но Венсан – не главная причина моей капитуляции. Это другая я объявилась помимо моей воли. Я, которую влекут мутные воды, движение, неведомые земли. Я не знаю. Я не могу раскрыть свой череп, чтобы заглянуть внутрь. Как бы то ни было, я здесь, ошеломленная собственной смелостью, накрываю на стол, а мальчики встали к плите и требуют открыть новую бутылку вина.

Венсан уже пил вчера, но он говорит о чудовищно шатком положении, в котором оказался, о необходимости развеяться, посмеяться немного, и отметает мои тревоги, наливая себе сам. Я смотрю на него с бутылкой и чувствую первую измену в моих рядах. По последним известиям, Ребекка провела ночь в окрестностях Хихона, в Астурии, и я слушаю, как Патрик рассказывает о паломничестве своей жены с величайшим интересом, а Венсан, пренебрегший моими советами соблюдать умеренность, спит с открытыми глазами, оставив меня одну в компании хозяина, который, похоже, только и жаждет предстать в выгодном свете и которому, против всяких ожиданий, это удается с обезоруживающей легкостью, – я знаю, что причиной тому я, мое желание, чтобы он вышел из положения с честью, и что в этой игре любой тюремщик может произвести приятное впечатление, но это так.

У него так тепло, что я расстегнула кофту и интересуюсь, какое у него отопление.

– Дровяной котел, – отвечает он. – С регулируемым пламенем.

– О, правда? С регулируемым пламенем, говорите? Круто.

Я в этом ровным счетом ничего не смыслю, но киваю с понимающим видом. Убранство в гостиной в стиле молодого менеджера среднего звена – бледные копии, фальшивый винтаж, – довольно быстро приедающееся, но послеполуденное солнце, запустившее свои лучи в комнату, немного все это приукрасило. Венсан в полусне соскальзывает на диванчик. Его присутствие, как бы то ни было, целиком и полностью меняет ситуацию, и я мало- мальски расслабилась, когда Патрик угостил меня старым бренди, под которым пали мои последние бастионы.

– Я слышала, – говорю я, – что дом хорошо прогревается отоплением через потолок.

Его котел находится в прачечной. Все эти приборы, счетчики, электрические провода, трубы – красные, синие, черные, желтые, – муфты, втулки, стыки, желоба, краны, болты, гайки, вся эта машинерия стоила того, чтобы сюда спуститься, говорю я. Продолжая экскурсию, он показывает мне бак с горячей водой. Тоже отличный, огромный. Рядом мирно урчит пресловутый котел. Я собираюсь его спросить, не лучше ли использовать жидкое топливо, как вдруг он грубо хватает меня за руку. Я вырываюсь. Смотрю ему прямо в глаза. «Нет, не здесь, не сейчас!» – выговариваю я глухо. Не отпуская руки, он прижимает меня к стене, коленом раздвигает мне ноги. Рванувшись, я отпихиваю его. «Венсан рядом», – говорю я. Он снова бросается на меня. Борясь, мы опрокидываем этажерку, ее металлические ящики раскатываются по полу. Свободной рукой я бью его по лицу. Он рычит и трется об меня. Мы падаем на пол. Это тело мужчины, сила мужчины, одолеть которые у меня нет никаких шансов, но пикантность ситуации, которая вызвала бы у меня улыбку, не будь я так занята, отбиваясь как бесноватая, пока он пытается ввести в меня свой член, в том, что в моей власти остановить его натиск в одну секунду, что мне, бедной женщине, решать, отослать или нет этого дурака в его угол.

День клонится к вечеру, но погода по-прежнему прекрасная. Я тихонько трясу за плечо Венсана, который спал сном младенца, когда надо мной надругались в двух шагах от него. Он спрашивает, где он, трет глаза и улыбается нам, объясняя, что уснул, как будто мы сами этого не поняли. «Пора домой», – говорю я. Он садится. Патрик приносит наши пальто. Я стараюсь не смотреть на него. Он провожает нас до двери. Мы с Венсаном выходим – если всмотреться, видно, что я чуть отстала от сына и что, пользуясь этой дистанцией, я внезапно обернулась к Патрику и коснулась губами его губ, после чего пошла своей дорогой как ни в чем не бывало, к машине, с еще пылающими щеками, проклиная себя.

Под вечер Венсан принимается ходить взад-вперед. Время от времени, подходя к окну, он останавливается и смотрит на улицу, вглядывается в сумерки, сгущающиеся с каждой минутой. Он очень нервничает. Не в пример мне; я готовлю пиццу – по рецепту от самого Джино Сорбилло – и совершенно расслаблена, лоб без морщин, плечи опущены, настроение авантюрное.

В конце концов он приходит и спрашивает, не осталось ли у меня травки покурить, он так больше не может, молчание Жози становится нестерпимым. «Не дергайся, никуда они не денутся», – говорю я ему, но успокоить его не могу. Когда мы садимся за стол, он чувствует себя лучше, но чувствовал бы себя еще лучше, добавляет он, если бы эта стерва – примерно так он теперь называет Жози – дала о себе знать.

Мне жаль, что он несчастлив. Я ценю эти несколько дней вдвоем – ничего общего с тем кошмаром, который мы с ним пережили после развода, когда он изо дня в день ставил мне в вину, что я выгнала отца из дома, разрушила нашу семью, что я безжалостна, – и мне бы хотелось видеть его удовлетворенным, как я сама сейчас, чтобы мы могли сполна насладиться этой нежданной, совершенно импровизированной жизнью под одной крышей.

Я смотрю, как он ест приготовленную мной пиццу, и сейчас этого достаточно для моего счастья. Я немного рассеянна. Наверно, я еще под шоком – под обаянием? – моего дневного приключения – которое в то же время меня пугает. Мне немного стыдно, я прекрасно сознаю, как нездоровы были наши с Патриком игры в прачечной, это дикое объятие, исступленное соитие, но надо быть честной перед собой, смотреть правде в лицо – мне понравилось прижиматься к его телу, понравились наши соединившиеся естества, его член во мне, его глухое дыхание, влажный язык, пальцы, сомкнувшиеся, как когти, на моих пылающих руках, перебирающие мои волосы, его губы, раскрывающие мой рот, мне все это понравилось, я кончила в эти минуты, я не могуутверждать обратное. Я так много фантазировала о нем, что удивлена лишь отчасти, но чистое удовольствие так редко, что я еще немного оглоушена и едва надкусываю свою долю «Маргариты».