Внутри ничего не видно, шторы задернуты. Я звоню. Оглядываюсь на свой дом с другой стороны и щурюсь. Снова звоню, не дождавшись ответа, обхожу дом, его машина стоит в гараже.

Он мертвецки пьян. Я нахожу его лежащим в гостиной без признаков жизни, осторожно проникнув в дом через кухню, продвигаясь шажок за шажком, громко окликая: «Алло?! Алло?!», пока снег с моих подошв тает на паркете и растекается блестящими лужицами, расположенными ровным рядком.

Я распахиваю шторы.

На полу полно бутылок. Под вечер он звонит в мою дверь, чтобы извиниться за столь жалкое зрелище и поблагодарить меня за то, что я отволокла его под душ, окатила ледяной водой, как он того заслуживал, и сварила крепкий кофе. Я не осталась посмотреть, как он справится дальше, но одежда на нем чистая, он выбрит и причесан, и, если бы не бледность и синяки под глазами, вполне мог бы вернуться в окошко банка, и любой без колебаний доверил бы свои сбережения такому ухоженному и любезному мужчине.

– Мне кажется, вы не совсем понимаете, – говорю я. – Но это моя вина. Я могу предъявить претензии только к себе. Это нелегко, поймите. У меня такая полоса в жизни, когда мне не очень сладко, я чувствую себя потерянной. Вы должны принять это во внимание. Если я недостаточно ясно выразилась, мне бесконечно жаль, Патрик, но примите это во внимание. Знаете, порой мы готовы на что угодно, лишь бы почувствовать себя хоть немного лучше.

Не успеваю я двинуться с места, как он просовывает ногу в проем, впивается в мои губы и толкает меня назад, ногой захлопывает дверь, и вот мы уже катаемся по полу в том самом месте, где он изнасиловал меня в первый раз, и стонем, и рычим, и боремся, как бешеные псы.

Он задирает мне юбку, срывает колготки, запускает руку между ног, а я молочу его кулаками и пытаюсь укусить. И вдруг словно рвется какая-то пелена, я ясно вижу путь и тотчас перестаю отбиваться и лежу, неподвижная и на все согласная, когда он готовится перейти к акту.

Он лежит на мне. Медлит, на секунду напрягается, стонет и скатывается на пол, как пришибленный. Потом вскакивает на ноги и бежит к выходу, даже не потрудившись закрыть за собой дверь. Я встаю и запираю ее. Марти, снова присутствовавший при сцене, смотрит на меня с удивленным видом. «Это сложно тебе объяснить», – говорю я, когда он идет за мной следом.

У меня нет возможности вернуться к этим событиям в следующие дни, работы полно, и я ухожу из дома на рассвете и возвращаюсь только затемно, не имея больше ни желания, ни сил заниматься какими бы то ни было приключениями. Я я ухожу из дома на рассвете и возвращаюсь только затемно, не имея больше ни желания, ни сил заниматься какими бы то ни было приключениями. Я мельком поглядываю на его дом, уходя: ставни закрыты, дым из трубы идет, все спокойно, и я делаю то же самое, возвращаясь, вижу свет в окнах, ночь искрится на снегу, покрывающем его сад, но ничего больше, я заезжаю в гараж, выключаю зажигание, ищу ключи и выбрасываю это из головы.

В жизни нет ничего проще, чем работать, и я привыкла к этой усталости от бесконечных совещаний, бесконечных звонков, бесконечных читок и прочего, так что в конце дня у меня остается достаточно энергии, чтобы доехать до дома, сделать себе сэндвич, закрыться в спальне, раздеться, напустить ванну и покурить немного травки, чтобы снять напряжение, слушая музычку и поигрывая глицериновым мылом. Наедине с моим старым котом.

Изначально Марти предназначался Венсану, тот долго просил собаку, и Ришар, не желавший об этом слышать, решил, что кот ее заменит, но Венсан не захотел даже взять его на руки – и в результате котенок оказался на моих руках.

Я счастлива, что он со мной. Он, конечно, мало чем может помочь в случае нападения, но не важно. С ним я не чувствую, что живу в пустом доме. И у нас нет мышей.

Обустройство Венсана, разумеется, тормозит нашу работу, он часто путается под ногами в поисках карандаша или скрепок или машет нам из-за стекла, отрывая от дел, чтобы получить очередную информацию об архивах, куда мы его пока пристроили, а там будет видно. Я хотела было выдвинуть этот аргумент – что сейчас не лучшее время, чтобы кого-то обучать, что мы запаздываем с проектами, надо нагонять, сроки поджимают, но Анна так торопилась воплотить в жизнь свою стратегию, что не слушала меня, поэтому дни у нас сейчас длинные и наполненные, и я не собираюсь еще чем-то грузиться.

Тем более что стремительно обостряются отношения с Жози, которая требует, чтобы Венсан немедленно покинул место, столь своевременно предложенное Анной.

– Она что, не знает, что такое биржа труда? – притворно возмущаюсь я, чтобы задушить в зародыше всякое подозрение в сговоре между мной и Жози, – я сохраняю жалкий нейтралитет. Анна прячет улыбку, а Венсан покусывает ноготь большого пальца – мне не хочется упоминать об абсурдной поспешности, с которой он бросился в объятия этой женщины, невзирая на все наши предостережения.

Ришар заходил на минутку пофлиртовать с Элен и, спустившись, осведомляется о решении сына.

– Ну что, старина, на каком ты свете?

Следует тягостная пауза. Потом Венсан поднимает глаза на Анну и говорит, что он остается. Анна довольна как слон. Я узнаю это выражение безмерной радости, которую иной раз вызывает у нее Венсан, в первый раз я его подметила, когда она держала его над купелью, – я тогда незаметно толкнула локтем Ришара, чтобы показать ему эту картину незамутненного счастья, которое она воплощала.

Она приглашает нас пообедать. Я говорю, что это несерьезно, что у нас нет времени, но их трое против меня, а вскоре и четверо, потому что Анна послала Ришара за его новой невестой.

– О, – говорю я, – ты так ее называешь? Они помолвлены?

Она пожимает плечами

– Они ведь живут вместе, так?

– Мама, перестань, – вздыхает Венсан. – Ты сама все знаешь.

Я закуриваю сигарету. Когда они приходят, я смотрю в сторону.

У меня есть кое-какие сомнения насчет способности Венсана устоять под натиском Жози, но он, похоже, полон решимости и даже готов переночевать в отеле, если ему не удастся ее урезонить. Краем глаза я наблюдаю за Ришаром и Элен. Раньше мы с этим мужчиной были парой. Сегодня он составляет пару с другой женщиной. Обед в разгаре, мне больше не хочется есть, и я заказываю джин-тоник.

И когда мне его подают, он поворачивается ко мне и округляет глаза.

Я расплачиваюсь по счету за похороны отца. Появилось несколько статей о его смерти, и вновь зашла речь о бойне, но кроме потока оскорблений, естественно, выложенных читателями в сеть, до меня ничего не дошло, ни писем, ни звонков, ни каких-либо контактов, и восполнить этот пробел взялся Ральф.

– Одним психопатом меньше, – говорит он, – извините за прямоту.

Я упаковываю вещи Ирен для Красного Креста. Прерываюсь на минутку, любезно объясняю ему, что ни один мало-мальски воспитанный человек не станет оскорблять покойного при его дочери, и возвращаюсь к делу, подчеркнуто его игнорируя.