— Судя по дороге, — водитель решил изо всех сил помогать следствию, — они едут не в город.

Вскоре очередной поворот и дорожный указатель прояснили сложившуюся картину. Железнодорожные пути, надпись на старинном вокзале и небольшая площадь перед фигурной решеткой у входа в обширный парк не оставляли больше никаких сомнений. Марина ехала в Петродворец. «Значит, любовник живет здесь!» — решил Алексей. Несколько смутило его, правда, то обстоятельство, что вместо объятий любовника жена решительным шагом устремилась к кассе, где продавали билеты в парк. В отличие от серой Москвы погода в Петергофе в этот день стояла как на заказ, и сквозь чугунную решетку парка просвечивали и голубые небеса, и яркая листва на одинаково подстриженных в виде шаров кронах лип, и золотистый песок, которым были посыпаны дорожки.

Дальше наступили четыре часа бессмысленного хождения по аллеям, задумчивое созерцание фасадов дворцов, прогулка вдоль берега Финского залива и два жареных пирожка, которыми Марина неторопливо закусила, сидя на скамейке между равнодушно проливающими воду римскими фонтанами. Алексей, держась в тени дерева, мог позволить себе только бутылку пива, купленную наспех у продавца мороженого и жвачек.

«Не удалось свидание! — думал он, глядя издали на Марину. — Не явился любовничек! А может, и вообще загулял! Любовники — непостоянные натуры, да и что он мог найти в моей жене? — со злостью, томимый голодом и неизвестностью, как бы заново оценивал Марину Алексей. — Ну что в ней хорошего? Ни ума в ней особенного, ни талантов!»

Но чем больше он злился, чем больше пытался умалить достоинства Марины, тем отчетливее лезли они на поверхность. «Личико у нее приятное, фигурка отличная, готовит она прекрасно, — вздыхал он. — В квартире всегда порядок, не курит, не пьет и, кроме всего прочего, блондинка! Да что там говорить! Каждому можно мечтать о такой жене!» Он с тоской и болью магнетизировал взглядом милый затылок. А Марина, будто почувствовав его взгляд, распустила заколку, позволила рассыпаться по плечам шелковистым кудрям; потрясла головой, отдыхая, затем, вынув расческу, аккуратно причесалась, снова заколола волосы в пучок, посмотрела на часы и решительно встала со скамейки. Он, расслабившийся от голода и усталости, еле успел спрятаться за столетний липовый ствол.

Назад в аэропорт они возвращались прежним путем. Марина, у которой оказался билет туда и обратно, проследовала прямо на регистрацию, а он опять направился к кассе.

«Что же мне делать дальше? Где и кого искать?» — думал он, проходя снова все адовы круги регистрации и посадки. Марина, усевшись в кресло самолета, уже не читала — дремала, прикрыв глаза, или думала о чем-то своем.

В Москве их пути разошлись. Жена направилась к автобусу, а ему не хотелось ехать домой. Он боялся смотреть ей в глаза, боялся узнать что-нибудь еще для себя неприятное, но не ночевать же ему было на улице! Забрав на работе машину, с посеревшим от переживаний лицом он явился домой, когда стрелки часов уже переметнулись к двенадцати. Марика открыла ему дверь с усталой улыбкой. Была она в своем бледно-голубом халатике, который он сам когда-то ей покупал, и в тапочках с помпонами. Из кухни доносился обескураживающий запах котлет.

«А может, и не говорить ничего? — спросил он себя. — Жили же все это время. Ничего не подозревая, улыбались друг другу, даже заботились… Неужели нужно непременно знать правду? Так ли уж она нужна?»

— Мой скорее руки и иди к столу! — сказала Марина. — Я тебя ждала, чтобы покормить! Посижу с тобой и потом сразу лягу! У меня сегодня очень гудят ноги.

— Ты много ходила? — спросил он из ванной, стараясь казаться равнодушным.

— Не больше обычного, — ответила она, накладывая ему на тарелку котлеты и гору жареной картошки. Свежие огурчики аппетитными кружочками были разложены с краю. Веточку петрушки Марина виртуозным движением бросила поверх. У Алексея при виде этого великолепия тут же потекли слюнки.

«Если сейчас поем, то потом уже ничего ей не скажу!» — подумал он и, сглотнув слюну, специально вышел из кухни и прошел в комнату.

— Что ты сегодня делала?

Его простой вопрос, казалось, ее удивил.

— Ты уже давно не спрашивал меня, чем я занимаюсь, — заметила она. — Да, в общем, ничем особенным. Хлопотала по хозяйству, прибиралась в квартире, немного погуляла по парку…

— По какому парку? — Он посмотрел на нее в упор.

— Здесь недалеко. — Марина опустила глаза и прошла назад в кухню. Эти ее слова имели эффект водородной бомбы.

— Ах, недалеко! Всего два часа на самолете! Туда и обратно! — взорвался он и выбежал в коридор. — Ну-ка давай сюда свою сумку!

Он еще краем глаза заметил, что она побледнела. Замшевая сумка со знаком «Шанель» висела в коридоре. Он схватил ее, перевернул и в ярости стал вытряхивать все, что в ней лежало, прямо на пол. Кошелек, расческа, флакончик духов, содержимое косметички — все с грохотом и звоном покатилось по начищенному паркету.

— Осторожнее! Скажи мне, что тебе нужно? — изумленная таким нетипичным для него поведением, закричала Марина.

— Оставь меня, я сам все найду! — В исступлении он рвал внутренний кармашек сумки. Наконец замочек поддался, и в руке Алексея оказалась целая пачка денег и авиабилетов. Он не ожидал найти их в таком количестве.

— Что это? — В ужасе он смотрел на Марину, перебирая разноцветные бумажки. — Киев, Одесса, Минск, Сочи… — Последним в стопке лежал сегодняшний билет в Петербург. — И ты везде летала?! Одна? Тебя завербовала иностранная разведка! — вдруг пришла ему в голову единственная способная объяснить кое-что мысль.

Марина устало опустилась на диван. Губы у нее дрожали, на глаза навернулись слезы.

— Отдай мне билеты! Никто меня не завербовал! — сказала она и, беспомощно, тоненько заплакав, закрыла лицо руками.

— Но как объяснить это все? Или у тебя любовник — капитан воздушного судна? — Он все еще стоял с грозным видом, а вместе с тем при виде ее слез в сердце его уже зашевелилась жалость к ней, и он почувствовал, что, что бы она ни сделала, он способен простить ей все, даже самое невероятное: и кучу любовников, и любое возможное преступление.

Он стоял над ней и не знал, что еще сказать, а она все плакала и плакала, безутешно и горько, и даже не вытирала слез, и не могла остановиться. Он принес ей из кухни воды, снова ощутив там запах уже остывших котлет.

«Ну не верю я, что она может сделать что-то плохое!» — сказал он себе и решительно обнял ее за плечи.

— Мариночка, зайка, ты все должна рассказать! Мы вместе придумаем, как помочь твоему горю!

— Помочь? — Она так удивилась, что оторвала руки от лица. — Моему горю уже ничем не поможешь! Оно заключается в том, что ты бессердечный, закостенелый, неисправимый эгоист, ничего не замечающий вокруг, кроме себя!

— Я? — Он раскрыл рот и захлопал глазами от изумления.

— Конечно, ты! — закричала Марина. Дыхание ее прерывалось от рыданий. Глаза опухли от слез, на щеках проступили пятна, но вместе с тем он чувствовал, что она была настолько близка ему, что ему не было никакого дела ни до этих пятен, ни до ее распухшего носа; он только хотел, чтобы поскорее растворилось, исчезло это очевидное недоразумение, в котором каким-то образом по недосмотру оказалась замешанной его жена. И все опять потекло бы по-старому!