Константин признал, что этот взрывоопасный вопрос необходимо решить, и в 325 году он созвал Собор в Никее, расположенной в Малой Азии, недалеко от Никомедии. О, сколь яркую картину являл собой первый имперский Собор! Где-то триста епископов ясно помнили дни гонения. Иные несли на своих искалеченных телах печати страдания и тюрьмы. Одного ослепили на один глаз. Другой после пыток не мог двинуть руками. Но теперь казалось, дни страданий окончены. Епископы отправились в Никею не тайком, как привыкли. Они уже не боялись ареста. Им не приходилось отправляться в далекий путь пешком. Они ехали на Собор с удобствами, как гости императора, и все их расходы уже были оплачены.

В центре зала для собраний в Никее воссел Константин. Сперва он считал, что вся проблема кроется всего лишь в небольшом расхождении в терминах. Он был председателем на ранних заседаниях – и словно сиял в своих императорских одеяниях: строгая римская пурпурная тога, облачение императоров, уже уступила место разноцветной парче, усыпанной драгоценностями и, возможно, подобающей восточному монарху.

Император был краток. Он обратился к духовенству и напомнил, что те должны прийти к согласию по вопросам, которые их разделяли. Раскол Церкви, сказал он, хуже войны. Обозначив свое мнение, император отступил и отдал разрешение конфликта в руки церковных предводителей.

Бог истинный от Бога истинного

Согласно одному отчету о Соборе, некоторые епископы из числа тех, что поддерживали Ария, рассчитывали на абсолютную победу и выступили в защиту Ария смело и уверенно. Но Собор в большинстве своем так вознегодовал, что говоривших прервали громкими криками. На первый взгляд, все эти епископы прибыли из Церквей, где Иисуса почитали. Представлять Иисуса как сущность иной природы – это могло показаться непочтительным.

В каком-то смысле Собор уже был окончен: Арий проиграл. И начался тяжелый труд – создание формулировки, которую примет Собор и которая в то же время исключит учение Ария.

Епископа Пафнутия из Египта, ослепленного на один глаз при Диоклетиане, император почтил особо – и в знак дружбы между империей и Церковью поцеловал его в щеку со стороны слепого глаза.

Впрочем, после Никеи Константин, а вслед за ним и его преемники снова и снова то запрещали кого-либо из духовенства в служении, то отправляли в изгнание. Учение Церкви слишком часто зависело от того, к кому благоволил император. Двор всегда заполняли представители той или иной партии христиан. И в итоге имперская власть непрестанно запрещала епископов в служении и почти так же часто возвращала их обратно, когда некая новая группа церковных советников брала верх во дворце.

Жизнь Афанасия Великого – ярчайший пример того, как имперская власть обрела реальный контроль в Церкви. Афанасий, секретарь Александра, епископа Александрийского, вполне мог быть на Соборе – и если так, то мог и притязать на то, что внес свой вклад в формулировку Никейского Символа веры, как его главный защитник. Вскоре, в возрасте тридцати трех лет, он сменил почившего Александра на посту епископа. Впрочем, в последующие полвека никто не мог предсказать, кто победит в схватке с арианством. За эти десятилетия Афанасия отправляли в ссылку не менее пяти раз, и каждое изгнание и возвращение в Александрию являло собой либо смену императоров, либо перемену в составе дворцовой церковной клики, шептавшей императору на ухо. Временами Афанасий совершенно утрачивал доверие императора, и тогда ему казалось, будто его оставили все сторонники. В один такой час он провозгласил свой знаменитый вызов: Афанасий против мира. Да, он бы мог выйти один против всей империи.

В эти пятьдесят лет непрестанно шли споры об арианстве. Почти сразу по завершении Никейского Собора умеренная группа, иногда называемая полуарианами, откололась от строгих ариан и попыталась дать новое толкование формулировке единосущный. Они выражали отношение Слова Божьего к Богу Отцу термином homoios, «подобный». И возникли две «партии». Одна, которую возглавлял Афанасий, настаивала на слове homoousios, ибо ее приверженцы верили в то, что Слово (Христос) было «одинаковой» природы с Отцом. Если Христос не был совершенным Богом, говорили они, значит, он не мог в полной мере спасти нас. Другая «партия», полуариане, выступали за слово homoiousios, считая, что Слово было «подобно» Богу Отцу. Эдвард Гиббон в своей достопамятной «Истории упадка Римской империи» с усмешкой писал о том, что в этой борьбе христиане бились друг с другом за дифтонг. Да, это и правда был дифтонг. Но этот дифтонг имел колоссальное значение.

В одной из своих книг Уильям Хордерн рассказывает забавную историю о том, как одна женщина путешествовала по Европе и послала мужу телеграмму: «ВИДЕЛА ЧУДЕСНЫЙ БРАСЛЕТ. МОЖНО КУПИТЬ? ВСЕГО $75 000». Муж быстро отправил ответную телеграмму: «НЕТ СЛИШКОМ ДОРОГО». Оператор телеграфа, передавая сообщение, отвлекся, пропустил букву, и женщина получила ответ: «НЕ СЛИШКОМ ДОРОГО». Она купила браслет, муж подал в суд на компанию и выиграл дело.

Этот анекдот напоминает о том, что важность послания нельзя измерить числом запятых или использованных букв. Да, пусть всего лишь йота разделила «партии» после Никеи, но проблемы, о которых велась речь, представляли два радикально разных толкования христианской веры. На кону была совершенная божественная природа Иисуса Христа и суть доктрины о Троице.

Если бы полуариане преуспели и ввели свою йоту в Символ веры, их точка зрения стала бы ортодоксальным христианством – и тогда христианство выродилось бы до формы язычества. В христианской вере появилось бы два бога, Иисус не стал бы богочеловеком, и Бог оказался бы недостижим и совершенно далек от людей, а христианство открылось бы для массы паразитирующих на нем языческих религий. В борьбе с арианством точность значила все. Но как говорить о Троице в Единице – и при этом так, чтобы это не сочли абсурдом?

Тайна Святой Троицы

В попытке объяснить доктрину о Святой Троице христиане сегодня время от времени прибегают к троичным моделям в мире: желток, белок и скорлупа яйца; корень, ствол и плод дерева; вода в трех ее состояниях – в форме льда, жидкости и пара. Все это увлекательные идеи, и в определенных обстоятельствах они могут оказаться полезными как иллюстрации Святой Троицы. Но так толкователи совершенно упускают из виду личное начало в христианской тринитарной доктрине.