Эх, ладно простуда, а если пневмония, после такого-то! И как тут с ней справляются? Если справляются вообще?

Дуня рассказала о Тимошке – что его она уже осмотрела, в бане прогрели, горячим накормили-напоили и с сонным зельем спать уложили. Бог даст – всё и обойдётся. А счастливые родители сегодня чуть позже навестят господина генерала, потому что хотят поблагодарить его за спасение сына.

- Пустое, - отмахнулся генерал. – Мог и сделал.

Ну да, за мной он, говорят, просто нырнул и вытащил, пока я в беспамятстве была. Значит, теперь мой черёд вытаскивать, так?

Баня протопилась, но для того, чтобы уговорить генерала туда пойти, пришлось применить некоторую силу.

- Господин генерал, - Дуня внезапно заговорила на отличном франкийском языке. – Если вам дорога ваша жизнь, вы сейчас не будете спорить, подниметесь и пойдёте с нами. Это такая целительская процедура, если вам так проще. Северин, бери простыни – бери-бери, и ещё бери, потом понадобятся. Женевьева, себе тоже возьми что-нибудь, парить его нам с тобой придётся. Где, кстати, их господин маг?

Точно, ещё же сейчас выскочит откуда-нибудь да начнёт гадости говорить.

- А он ушёл к господину Лосеву что-то обсуждать, книгу какую-то, - сказал Северин. – Я сам его туда и проводил. Он не велел беспокоить, пока сам не позовёт.

Ну и ладно, значит – и не будем беспокоить.

В бане я велела обоим раздеться, и если их напрягает факт того, что я могу у них что-то там увидеть – то взять простыни и завернуться. Северин смотрел с любопытством, генерал - хмуро.

Дальше, правда, командовала Дуня – куда ложиться, какой веник, что и как. Северин взвыл, когда она прошлась берёзовыми ветками по его ногам и спине, я же только усмехнулась – парила Дуня хорошо, мы все уже успели попробовать.

- Будете чистые и прогретые, оба, - проворчала я.

Окунаться в снег Дуня им обоим не рекомендовала – привычки нет, да один ещё и из ледяной воды. Велела сидеть в предбаннике, где было не так жарко и влажно, и выдыхать, потом второй круг.

- Вам, господин генерал следует пропотеть хорошенько.

Он и пропотел, и Северин тоже. Я же, прямо сказать, залюбовалась господином генералом, облеплённым мокрой простынёй – моих лет мужик, при том – отменно сохранился. Никаких вам животов, жировых складок и прочих отметин возраста, которые у меня дома – у каждого первого. Тут же я прямо захотела развернуть простыню и потрогать. Поймала взгляд генерала – он-то не понимал, чего я на него растаращилась – опомнилась, отвернулась.

Из бани нас всех Дуня доставила до моего заднего хода в магической защите – хотя обычно в последнее время я надевала шубу. Уже в доме на генерала надели штаны и камзол, и снов завернули в шерстяное одеяло, и велели пить горячий чай. Можно было и самогону, наверное, но вдруг лучше не надо?

Лучше не надо, беднягу развезло уже от всего того, что было. Он реально засыпал за столом, я подумала – и поняла, что готова пустить его на свою перину. Потому что не на лавке же спать не вполне здоровому?

- Пойдёмте, господин генерал, - я взяла его за руку и потянула из-за стола. – Ваши вещи всё равно ещё не высохли, а спать лучше лёжа.

- Я могу лечь вон там, на лавке у стены, - пробормотал он.

- Можете, - кивнула я. – И я не исключаю, что ещё и ляжете. А пока – я готова предложить вам лучшее, что есть в этом доме.

В общем, я уложила его у себя, он даже уже и не сопротивлялся, бедный. Я стащила с него штаны и чулки, и камзол тоже, сложила тут же на сундук. А он уже спал, кажется – срубило так срубило.

Мы тихонько сварили ужин, поели его, выпили немного с пришедшими к ужину отцом Вольдемаром и матушкой Ириной – они как раз желали видеть генерала, но тот спал. И пока он спал, у него вполне себе поднималась температура. Я сказала об этом Дуне, она согласно кивнула – ничего, будет справляться.

В общем, дальше мы с ней попеременке растирали нашего больного каким-то её зельем, и потом ещё самогоном, и что-то ещё она делала, прямо руками. Больной то дрожал от холода, то потел, говорил во сне какую-то бессвязную ерунду, звал брата – где тот брат-то, жив вообще или нет? И не спросишь ни у кого, потому что я это, наверное, железно должна знать.

В какой-то момент в ночи он ещё и дышал как-то тяжело и нехорошо, и я так испугалась, что всё-таки воспаление, а антибиотиков у нас нет, что принялась трогать лоб, руки, пытаться приложить ухо к груди и послушать, хотя понятия не имела, что там вообще слушают. Дышит, ура.

От кончиков моих пальцев, касающихся его груди, заструился яркий белый свет. Он обволакивал нашего больного, и дыхание генерала выравнивалось. Я видела такой свет у господина Асканио – и у Дуни. Что это такое, кто-нибудь мне объяснит?

- Женевьев, так ты ещё и целитель каким-то боком, - тихо рассмеялась за плечом Дуня.

- Да ну, глупости.

- Не глупости, а очень полезно, - покачала та головой.

Вдвоём мы как-то сбили ему температуру – вроде бы. Завернули в сухую простыню, накрыли одеялом. Пришли коты, Муся долго и недоверчиво обнюхивала больного, а потом взгромоздилась прямо на него и принялась мурлыкать – тихо-тихо. Вася же поглядывал на меня – чего, глупая, не спишь? Ночь на дворе!

Дуня задремала тут же на лавке, а я сбросила башмаки, юбку и кафтан, подвинула к стене болезного, завернулась в другое одеяло и легла. И уснула, едва лишь закрыла глаза.

24. Утро в деревне

Спала я хреново – постоянно подскакивала, зажигала магический огонёк малой мощности и проверяла больного. Дышал, если начинал тяжело дышать и метаться – то помогало сосредоточиться и вызвать тот белый слепящий свет, от него генералу становилось ощутимо лучше. Иногда я слышала, что мимо меня тянется Дуня – с тем же, как я полагала. Ладно, если будет прямо плохо – она скажет, наверное, позовёт на помощь. Так что можно спать.

Но нормально спать не выходило, меня всё время подбрасывало, и так до самого утра. Ещё и снилось что-то непотребное, муторное, а местами и