Запах исходил из большого металлического бака. Пакс выпустил сыр. Он встал на задние ноги и обнюхал ободок. Бак, как и мусорное ведро в доме его мальчика, обещал множество вкусных обрезков. Но из смешения разнообразных запахов выделялся тот, которого он жаждал больше всего. Вибриссы Пакса задрожали от удовольствия. Он сдвинул крышку на несколько дюймов.

Прозрачная банка, с толстым слоем желанного лакомства на стенках, лежала на самом верху кучи.

Пакс просунул морду под крышку и осторожно прикусил край банки. Он знал по опыту, что именно так надо брать банку, если не хочешь, чтобы она накрыла тебе нос. Он оттолкнулся от бака.

Крышка съехала вбок и громко звякнула в тишине о камень.

Пакс нырнул под стол и замер, сердце его билось часто-часто.

Полог откинулся, в палатку вошёл человек, щёлкнул — появился луч света. Несмотря на густой аромат арахисового масла, Пакс узнал запах человека: отец его мальчика.

Пакс поднял лапу, готовясь метнуться к выходу — правее или левее человека, как получится. Человек обвёл палатку лучом.

Когда свет ударил Паксу в глаза, он зажмурился, но не шелохнулся. Зрачки приспособились к свету, и он увидел, что человек присел на корточки и смотрит на него. Пакс застыл с поднятой лапой, с банкой в зубах, изучая лицо человека так же пристально, как тот изучал его морду.

Человек хмыкнул, потёр подбородок. Издал смешок. Пакс опустил лапу на дюйм, не отводя напряжённого взгляда. Отец его мальчика снова хохотнул, потом встал, приподнял полог палатки и пнул ботинком открывшееся отверстие.

Пакс знал, что это значит. Этот человек часто подавал ему такой знак — и у дверей своего дома, и у его загородки. Проходи, означал знак. Проходи быстро, и тогда я тебе ничего не сделаю. Этот уговор был надёжен. Пакс вылетел из палатки в безопасность ночи.

Не останавливаясь, он взбежал на холм. Там, наверху, он зарыл банку и сел понаблюдать за лагерем в предрассветной мгле. Хотя он был уверен, что никто за ним не погнался, он направился на восток и добрый час петлял по лесу, прежде чем спуститься по собственным следам к реке.

Когда он вернулся, Мелкий не спал и в первый раз после взрыва пытался подняться. Игла заставила его снова лечь.

Но Пакс видел, что губы маленького лиса потрескались, а глаза запали. Ему нужна вода.

Игла посмотрела в сторону реки. Для здорового лиса всего дюжина полных прыжков, но Мелкий… Дойдёт ли он?

Маленький лис подтянул передние ноги, напряг бёдра и попытался встать, затем изумлённо оглянулся. Нога, которая всю его жизнь была такой же неотъемлемой его частью, как запах, — исчезла. Он изогнулся и понюхал рану. Поднял глаза на Пакса и Иглу, словно в поиске объяснений.

Он снова попытался сделать шаг. Единственная задняя нога подкосилась, и Мелкий, заскулив от боли, опрокинулся на раненое бедро.

Пакс прыгнул к нему и встал рядом, вплотную.

Мелкий опять поднялся на передние ноги и потом выпрямил единственную заднюю. И снова опрокинулся. Но на этот раз он упал на надёжный бок Пакса и не вскрикнул. Он, пошатываясь, искал равновесие.

Когда он его нашёл, Пакс сделал один-единственный шаг в направлении воды и стал ждать.

Мелкий подался вперёд. Сначала передние ноги. Потом шажок задней ногой. Подтянуться, подпрыгнуть. И завалиться на бок Пакса.

Пакс сделал ещё шаг. И маленький лис тоже сделал шаг. Потом ещё. И ещё, пока не перестал падать.

Игла бежала впереди них. И, шажок за шажком, Мелкий преодолел расстояние до реки. Он повалился на берег и, вытянув шею, стал лакать прохладную воду.

Утолив жажду, он опустил голову, и глаза его закрылись. Но Игла куснула его. Скоро станет совсем светло, и его увидят! Она побежала вверх по течению, к зарослям тростника.

Мелкий похромал за ней. Он был ещё неуклюж, и дрожал, и медлил, но не упал ни разу. Пакс шёл рядом. Как только они достигли зарослей, Пакс вздрогнул, услышав треск кустарника внизу. Игла тоже рывком повернула голову и нацелила острые уши на то же место за рекой. Оттуда приближалось что-то большое.

Мелкий опустил голову и понюхал улитку.

Пакс и Игла отступили обратно в заросли. Игла позвала брата. Он и головы не повернул.

Из леса выскочил олень, вскинул рогатую голову и с плеском пошёл вброд.

Игла опять позвала брата, и он опять словно не заметил её.

Олень вышел из реки, процокал по каменистому берегу, направляясь к яркой траве на невыжженной части поля. Он поднял копыто над кромкой этой травы, а когда опустил его, земля содрогнулась. Трава взлетела вверх, и олень тоже, и его спина изогнулась и надломилась.

Мелкий, напуганный сотрясением, пронзительно вскрикнул. Игла и Пакс увели его в тёмную тростниковую прохладу и утешали, пока он не убедился, что опасность миновала.

Лисы смотрели, как солдаты сбегáют по склону, скользя своими лучами по бесформенной груде в поле, и как потом возвращаются назад. К тому времени как над соснами поднялось розовое солнце, огромные пятна травы догорали, потрескивая. Полевые мыши метались в поисках речного берега с его безопасной прохладой. Ослеплённые и растерянные, они были бы лёгкой добычей, но Игла не покушалась на них — словно подчинялась некоему закону, защищавшему всех, кто охвачен страхом.

Она встала и обвела взглядом дымящееся поле.

Надо уходить. Сейчас же.

Пакс знал, что она права. Он вслед за ней вышел из тростника. Игла опять позвала Мелкого, который наблюдал за мечущейся полёвкой. Но он и ухом не повёл.

И тогда Пакс понял. Мелкий оглох.

Когда Питер вошёл в кухню, Вола уже пила кофе. Спала она явно не больше него: он слышал, как в полночь она ушла в сарай и как вернулась уже перед самым рассветом. Вола подняла кружку.

— Позавтракаешь перед отъездом?

Он помотал головой. Она кивнула, взяла у него рюкзак и запихнула туда коричневый бумажный пакет.

— Сначала съешь бутерброды с ветчиной — она быстро портится. В баночке мазь — будешь накладывать дважды в день. Термос я наполнила, но ты всё равно ищи родники. И смотри не намочи гипс. Я серьёзно. В дождь обматывай его мусорным пакетом.

Она поставила рюкзак на пол, и Питер заметил: на ней две туфли.

— Ага. Вы его надели.

— Условие номер один. — Она приподняла штанину.

— Ничего себе, — выговорил Питер, придя в себя. — Святой дьяблеман! А старый где?