— Есть предложения?

— Есть целый проект. — полированная поверхность П-образного стола отразила вдохновенный жест. — Специально «под нее». Передача о культуре. Уверен, если она будет вести ее в том же духе, мы соберем серьезную аудиторию. К этой пташке стоит повнимательнее присмотреться.

— Но у нас и без того плотная сетка вещания! — это подавал голос вечный оппонент и соперник Богаделова, Леон Липович. — Девочка хороша, слов нет. Но больше сгодилась бы для другого. Несет отсебятину о том, в чем ни уха, ни рыла.

У Липовича был вес в компании. Немалую часть инвестиций привлек сюда он, от друзей в стране, за рубежом.

— Но рейтинг!

— Что рейтинг? Случай. Дадим какую-нибудь игралку новую, очередное поле дураков, да пооригинальнее, вот вам и рейтинг.

Спор прервал председатель совета директоров. Он пожевал губами:

— Смотрел я эту Птах. Черт его знает… Есть что-то. Давайте подумаем. — резюмировал он. — Что касается сетки. В принципе, всегда можно урезать кого-нибудь из вас, господа.

Улыбнулся, давая понять, что шутит. По столу пролился жидкий смешок креэйторов.

— Карина Львовна, ну Карина Львовна, — за огненной Кариной семенил по редакционному коридору прихрамывающий человечек. — Ну давайте поговорим, давайте обсудим. Я мог бы сделать для вас скидку, скажем, пятьсот… — Человечек зажмурился от собственной смелости. — Нет, тысячу баксов! Только для вас.

— Нет. — Отрезала Карина. — Двадцать тысяч за жалкую статью? Да это просто смешно. Думаете, ваша газетенка что-нибудь из себя представляет? Поймите, все этого уже наелись, вас никто не читает.

— Как это нас никто не читает? — оскорбился человечек, и на его физиономии отобразилось выражение оскорбленного достоинства. — Вы ошибаетесь! Ну, пусть тиражи у нас не те, что раньше. Но все-таки мы еще имеем прибыль.

— За счет рекламы. — рявкнула Карина.

— В этой стране нищий народ, мы не можем его обирать. Это негуманно.

— Не желаю с вами дискутировать.

— Карина Львовна, ну ладно, сколько же вы хотите заплатить?

— Пять тысяч.

— Пять! — человечек, чуть не плача, всплеснул руками.

— И не больше. Ни на грош. — рубила Карина. — Эта Птах заставит всю Москву говорить о вас на следующий день. Это вы мне должны платить, а не я вам. Понятно?

— Но ведь реклама вашей галереи тоже чего-нибудь да стоит.

— А это уже мое дело. Я оказываю вам добрую услугу, а вы ерепенитесь, — в последний раз нагнала страху Карина и, с силой толкнув стеклянную дверь-вертушку, оставила за собой терпкое облако навязчивых духов.

Выходные застали Елену врасплох. Заниматься было как-то нечем после тех бурь, которые разыгрывались вокруг нее. Не зная, чем занять себя, Елена окунулась в интернет.

Прыгая по сайтам — забубенные интернетчики называют это веб-серфинг — на одной из развернувшихся страниц наткнулась на свою фотографию. Все то же дурацкое происшествие в галерее. Автор комментария писал, что новый дух и новое сознание искусства призывает к деструкции. Он оговаривался, что деструкция в данном случае не разрушение, а разбор на составные части. Он цитировал дюжину литературных и философских источников.

Хмыкнув, Елена отстучала изощренному словеснику, что не следует искать третье дно там, где нет и второго.

Домашняя телефонная линия, разумеется, была занята, пока Елена ходила по интернету. Тонкие мелодичные переливы застали ее врасплох. Она сначала не могла сообразить, откуда они доносятся.

Сотовый! Ну конечно.

— Лена, день добрый, — голос Кирилла живо вызвал в памяти его образ. — Извините, я не отвлекаю вас?

— Нет-нет! — отчего-то покраснев, она порадовалась от души, что он не видит ее смущения. Как будто ее застали за неприличным занятием. Читать о себе в Интернете и впрямь несолидно как-то.

— Я хотел вас просить о встрече, — признался Кирилл. — Дело в том, что мы встречались с Кариной. Говорили о вас и о вашем своеобычном взгляде на вещи.

— Спасибо, я не буду ничего рекламировать, — стараясь скрыть разочарование, ответила Елена.

— Вы меня не поняли. — посмеялся Кирилл. — Речь не о рекламе. Есть одна мысль. Как смотрите, если вам предоставится возможность всерьез заняться искусством? Лично я хотел бы дать вам какое-то новое поле для самовыражения.

Елена вспыхнула: он принимает ее за школьницу.

— Хотите, чтобы я занялась реставрационными работами и восстановила разгромленный экспонат?

— Ну что вы говорите, Лена.

Она доехала до станции метро Цветной Бульвар, благо, недалеко. Перешла улицу и отыскала дверь, как объяснил Кирилл, с торца здания. Вежливый охранник исполнял обязанности привратника. Всю дорогу Елена корила себя: надо же так вести разговор с человеком, который с ней безупречно вежлив.

Кирилл поднялся, помог Елене снять плащ. В мягком кожаном кресле, щурясь и выпуская сигаретный дым тоненькими струйками через ноздри, восседала Карина. Елене на ум пришло невольное сравнение с каким-то мультяшным дракончиком.

На столе стоял нормальный керамический заварочный чайник. И Елена обрадовалась, увидев его расписные бока. Понравилось, что у Кирилла не надоевший электрический пластмассовый бочонок, чудо цивилизации, не чай в пакетиках, который после заварки тянут из чашки за хвост, как дохлую мышь.

— Прошу за стол переговоров, — пригласила Карина, указав на пустующее кресло.

— Разговор будет долог и труден? — усмехнулась Елена.

— Все бы вам иронизировать, Леночка, — расслабленно произнесла Карина, а Кирилл улыбнулся.

Честно говоря, Елена не предполагала, что Кирилл и Карина знакомы — уж больно они несхожи. Какие у них могут быть интересы?

Из носика чайника льется струя, и ароматный чай закручивается в чашке воронкой.

— Угощайтесь, дорогие дамы. Елена, не будем томить вас ожиданием, у нас к вам действительно ряд предложений.

Елена поежилась: Кирилл изъясняется деловым лексиконом.

Карина встала и заходила по комнате. Слова лились в быстром темпе, на одном дыхании:

— Ваша фотография на постерах в нескольких цветных журналах, интервью в центральных газетах, развитие вашей концепции в ряде программных статей.

Елена уставилась на Карину. Сознание отказывалось воспринимать эти слова всерьез.

— Далась вам моя концепция, — с досадой подняла руку после очередного пассажа. — Жаль вас разочаровывать, господа, но боюсь, у меня нет никакой концепции. Неужели это осталось не понятым вами? Я такой же искусствовед, как вы, Карина… дракон, — это сравнение вырвалось помимо воли. — Извините. Давайте начистоту. Мне действительно многое не нравится. В прессе, искусстве, жизни. Я хотела бы многое поменять. Но при чем здесь то, о чем вы говорите? Все это, простите, какие-то фантазии, нелепость. Это абсурдно — статьи, фотографии.