— Добрый вечер, Эдинбург! — рявкнул я в пространство пустого (пока что) шатра. — Надеюсь, сегодня вы все чувствуете себя замечательно!

— Эй, леди! — окликнул я приближавшуюся к нам женщину и приготовился к братскому рукопожатию (я читал, как Аллен Гинзберг[63] приветствовал «братьев по цвету кожи» из поколения битников).

Она чуть улыбнулась и, к моему изумлению, прошла мимо!

— Боюсь, произошла ошибка, — донесся до меня ее голос. — Сегодня здесь выступает не ваш клиент, а Харольд Пинтер[64].

— Харольд Пинтер? — переспросил мой агент.

— Да, это мой любимый писатель, — сказала женщина. — О! Взять хотя бы «Сторожа»!

Я едва не упал в обморок.

На севере за облаками задумчиво громыхнул гром. Сразу после этого на сцене появилась еще одна дама из организационной группы фестиваля. На груди у нее была прикреплена табличка с именем «МЭДЖ». Дама высказала вслух предположение, что я должен выступать «У Винни».

Как раз в этот момент, о чем ранее и предвещали сердитые раскаты над нашими головами, небеса окончательно решили разверзнуться, и струи ливня, подобно кнуту, со свистом начали хлестать палаточный тент.

Когда мы очутились на улице, мой агент расплылся в улыбке и фамильярно хлопнул меня по плечу:

— Не волнуйся, Пат! Это будут лучшие чтения в твоей жизни, а потом мы закрепим успех и отдохнем где-нибудь в клубе.

— Вот и молодцы! — поддакнула Мэдж на прощание и нырнула под навес, задержавшись лишь на секунду, чтобы выбросить остатки мутантного вида серой слизи, которая когда-то была программой фестиваля.

Мы молили разверстые небеса о пощаде и подбадривали друг друга мечтами о «бутылочке шампанского», которую мой агент торжественно пообещал купить, когда наши «испытания» закончатся. Он убеждал меня, что «игристые пузырьки шампанского» — гораздо приятнее холодного пива. В «Алексе» или где бы то ни было еще.

Нас встретила очередная элегантно одетая женщина, на этот раз с табличкой «ВИННИ».

— Какой ужасный ливень, — вздохнула она и прибавила: — Мы готовы начать в девять, мистер Маккаби.

— «Моэ и Шандон», — шепнул мой агент, когда мы последовали за дамой внутрь. — Только представь.

Винни улыбнулась и выглянула за дверь — не начала ли собираться публика. Не начала. Я немножко погулял, рассматривая книги. Надо отдать должное, библиотека была роскошная и в очень хорошем состоянии.

Листая один из детективов, я сильно удивился, услышав снаружи чей-то рев и звон разбитого стекла. Я поднял глаза и увидел клошара с выкаченными глазами, атакующего нашу дверь: он бросался на нее и размахивал битой бутылкой с острыми краями, извергая «бесконечный поток нечленораздельной тарабарщины» — иначе и не скажешь.

— Тимми, — будто все объяснив, бросила Винни и заперла дверь на замок. — Ну это уж чересчур! Он ворует книги и продает их. Думает, мы ничего не замечаем. Но мы все видим, правда, Мойра?

— Еще бы, — откликнулась Мойра. — На прошлой неделе он стянул четыре экземпляра «Просто Уильямса»! Этому пора положить конец! Мы были слишком снисходительны к нему, мистер Маккаби, слишком снисходительны!

— Ха-ха! — Я едва не сорвался на крик. — А я-то решил, что это любитель поэзии!

— Гм, — протянула Мойра, бросив взгляд на часы. — Кстати, пора бы начинать.

В дверь постучали.

— Не открывайте, — предупредила Винни. — Наверняка опять Тимми.

— Нет, слава богу, он ушел, — сказала Мойра. — Ты разве не слышала, как он пинал урны для пожертвований?

— Слышала, — согласилась Винни.

Мы быстренько отперли дверь и, глядя на гостью, принялись строить догадки о том, кто она такая.

— Ах, господи Боже мой, как вы тут поживаете? — с сияющей улыбкой поздоровалась она, и тут я заметил, что из ее хозяйственной сумки торчит — mirabile dictu![65] — «Весь Джеймс Джойс» в твердом переплете!

Именно этого момента я ждал.

— Ага! Вы, случайно, не моя соотечественница? — поинтересовался я.

— Не подскажете, как пройти на Шарлотт-сквер? У меня там чтения, — сообщила вновь прибывшая.

Хозяева вместе с гостьей вышли на улицу, а я в полном удручении наблюдал энергичную жестикуляцию, которой сопровождались указания. Как бы я воодушевился, если бы мог написать, что в этот самый миг, вопреки всему, мы с агентом подняли глаза и узрели, что на нас сломя голову несется толпа талантливых писателей — они запыхались, но при виде нас на их лицах немедленно расцветает радость, и все как один они умоляют: «Пожалуйста, скажите, что Патрик Маккейб еще не начал читать!»

Увы, этому не суждено было случиться. В действительности же урнам для пожертвований досталось еще пинков, и мы увидели Тимми, который размахивал кулаком и ревел: «Ты у меня получишь, старый вонючка! Тебе меня не достать!»

— Ну, ну, — закудахтала Винни вслед хулиганистому бродяге, — куда это годится!

И тут — cleus ex machina[66] — кто-то потянул меня за локоть, и я, к своему восторгу, обнаружил рядом с собой леди, самую элегантную и аристократичную из всех, что мне доводилось встречать. Кроме того, в руках она держала печатное издание — на этот раз в виде журнала.

— Вы не возражаете, если я… — начала она.

— Конечно, нет! — возопил я и затолкал ее внутрь.

С бьющимся сердцем я встал за кафедру, робко открыл книгу и приступил к изложению краткой истории моего романа — как он появился на свет и почему я решил стать писателем. К своему удовольствию, я услышал бурные аплодисменты. Как ни гадко это было, но я не мог отделаться от мысли, что сейчас Харольд Пинтер со всех ног удирает с Шарлотт-сквер под хохот и свист публики, а вслед ему через всю Принцесс-стрит несутся презрительные выкрики: «Что замолчал, Харольд? Нам не нужно твоих идиотских пауз! Мы пришли послушать автора „Карна“, дружище. Comprende?[67]»

Я опустил голову, раскаиваясь в собственной «низости» и изображая смиренную покорность судьбе. Затем, откашлявшись, продолжил: