Мартин едва не расхохотался. Его любвеобильный приятель уже имел с пяток жен, разбросанных по всему свету, при случае навещая каждую и одаривая очередным младенцем. Такое положение вещей нисколько не обременяло совесть рыжего язычника, и при случае он любил похвастать, сколько тратит на воспитание своих отпрысков.

Неожиданно Эйрик, словно позабыв о недавних любовных приключениях, произнес:

— Мне бросилось в глаза, что во время сегодняшнего перехода нашего высокородного друга Обри окружали какие-то подозрительного вида сельджуки. Особых причин для этого не было — он как будто примирился со своей леди. Она, разумеется, малость погорячилась, зато на следующий день была с ним так мила, что и монах-пустынник бы растаял. Сверх того, леди Джоанна умудрилась поладить с каравановожатым Евматием, хотя тот уже был готов вернуть сэру Обри деньги и распрощаться со столь неуживчивым и сварливым попутчиком. Тем не менее англичанин на протяжении всего дня избегал общества супруги и ее тамплиеров, а вместо этого свел знакомство с тюрками. Двое из них знают язык франков, но, на мой взгляд, все они — грязное отребье. Нет, не так: оружие у них недурное, в седле они держатся как воины, но физиономии их таковы, что лучше бы не встречаться с ними в безлюдных местах. Ну, разве что для того, чтобы зарубить двух-трех…

— Тебе следовало сразу сообщить об этом, — заметил Мартин. — Семейство де Ринель и все, что в нем происходит, нельзя терять из виду ни на миг. Ты едешь в их свите, а я пока держусь в стороне, и когда голова каравана уже спускается в долину, его хвост еще тащится на подъем. К тому же мне трудно следить за сэром Обри. Уж слишком он любезен со мной, разрази его гром!

— Не только с тобой, как выясняется, — хмыкнул Эйрик. — Рыцари-единоверцы с ним холодны, а он, словно в отместку, окружил себя неверными. Что касается моей заминки с докладом о сельджуках, то тебе, по-моему, сегодня было не до них. Я видел, какими взглядами вы обменивались с красоткой Джоанной: ну чисто подростки во время службы в церкви!

— Пока и этого довольно. Леди Джоанна не из тех, с кем легко поладить на сеновале. Ашер бен Соломон ошибся, считая ее пустоголовой ветреницей. Она неплохо образованна и здраво судит о многих вещах. Да, ей нравится мужское внимание, но, в первую очередь, ее интересуют разные люди — она беседует с греческими священнослужителями и пилигримами, с ромейскими патрикиями, монахинями-бенедиктинками, следующими в Памфилию, с купцами и проводниками. У нее живой, общительный нрав. Вместе с тем приходится признать, что Ашер поставил меня в затруднительное положение, решив, что сестра Уильяма де Шампера с большей благосклонностью отнесется ко мне, если я стану носить вот это.

Его ладонь легла на черную ткань котты, надетой поверх кольчуги. На ней резко выделялся белый крест ордена Святого Иоанна.

— Наш господин, наделив меня обличьем иоаннита из Намюра, не учел того, что сестра маршала тамплиеров наверняка знакома с уставами рыцарских орденов, будь то тамплиеры или госпитальеры. Леди Джоанна проводит немало времени в кругу храмовников, но я внимательно наблюдал за ней и не заметил в ее манерах ни легкомыслия, ни игривости. Она ведет себя с рыцарями как дама, вверенная их попечению, но не нарушает приличий.

— Ба, да ты, оказывается, знаешь о ней не меньше, чем я! — Физиономия Эйрика вынырнула чуть ли не из-под брюха коня — он как раз менял солому в стойле. — А ведь я немало повертелся среди ее свиты, даже угрюмого Дрого сумел расшевелить, несмотря на то, что он только и делает, что следит за своей госпожой — как бы кто не причинил ей беспокойства. Она и в самом деле госпожа для своих людей, а крикун Обри для них — пустое место… Но все-таки скажи мне, Мартин… — Эйрик засыпал в кормушку порцию ячменя и тылом ладони отбросил упавшую на лоб рыжую височную косицу. — Скажи: по душе ли тебе то, за что ты взялся? Ведь ты и Руфь… Да погоди гневаться! Ведь глаза у меня на месте, и как бы ни была мне мила малышка Саннива, я не могу не видеть, что ее госпожа — красавица, каких поискать.

Мартин не успел ответить — у входа в конюшню послышались шаги, голоса, перестук копыт. Посторонившись, чтобы пропустить слугу, который вел коня вновь прибывшего путника, он вышел во двор караван-сарая. Затем отыскал якобы дремавшего в тени Сабира и сообщил ему о том, что Обри де Ринель свел знакомство с подозрительными сельджуками.

Сабир и без того успел обратить внимание на эту странность и попытался прощупать единоверцев, к которым вдруг стал благоволить английский лорд. Не тут-то было — сельджуки и близко не подпустили его к себе, прогнав со словами, что он позорит веру Пророка, прислуживая врагу ислама. Сами же они продолжали, словно осы вокруг меда, виться вокруг англичанина, то заводя с ним доверительные беседы, то внезапно умолкая, если вблизи оказывались чужие уши.

Поразмыслив об услышанном, Мартин поведал другу, что сэр Обри еще в первые дни путешествия изловчился раздобыть у кого-то из тех, кто следовал с караваном, гашиш. Они с Сабиром сошлись во мнении, что подозрительные тюрки вполне могут оказаться торговцами этим дурманящим зельем. Такие люди в землях мусульман стоят вне закона. Этим и объясняется то, что они держатся отчужденно со всеми, за исключением англичанина, отведавшего гашиша.

Да и с Мартином сэр Обри был холоден и немногословен с тех пор, как Мартин захлопнул свою дверь перед его носом. Однако эта перемена его не волновала: главное, что во время последнего перехода он сумел на короткое время оказаться с глазу на глаз с леди Джоанной и немного побеседовать с дамой. Всего несколько учтивых фраз и короткий обмен мнениями о лошадях местных пород, которых было немало в составе каравана.

К сожалению, их беседу прервал Иосиф, окликнувший Мартина. Едва молодой еврейский купец приблизился, как Джоанна де Ринель дала шпоры своей лошади и вернулась в головную часть каравана, а Мартину пришлось задержаться с сыном Ашера в придорожной кузнице, поскольку пегий мерин Иосифа потерял подкову. Когда оба нагнали ушедший далеко вперед караван, Джоанна уже ехала рядом с мужем, а хмурый взгляд сэра Обри ясно давал понять, что ничье общество для него сейчас нежелательно.

Столь же неприветлив он был и наутро после ночевки в Дорилее. Мало того: едва Мартин приблизился, как сэр Обри надменно обронил:

— Вы становитесь навязчивы, сэр!

Мартин мысленно послал его в преисподнюю, а заметив камеристку Годит, попытался разузнать, где ее госпожа. Оказалось, леди занята самым что ни на есть важным делом: пересматривает свои наряды, готовясь к дальнейшему пути. Рыцарь передал поклон госпоже, а сам, пользуясь временем, оставшимся до того, как караван покинет Дорилею, отправился прогуляться с Иосифом.

Друзья рассеянно бродили по городу, осматривали здешние храмы, на куполах которых в прошлом ромейский крест не раз сменялся золоченым полумесяцем. Звонили колокола, прихожане спешили к службе, не обращая внимания на призывы торговцев в чалмах, предлагавших свой товар под полосатыми навесами уличных лавчонок.

После великолепного Константинополя, шумной Никеи и оживленной Прусы Дорилея казалась провинциальным захолустьем, хотя и считалась в империи важным городом-крепостью. Побывали они и у горячих источников, не преминув погрузиться в их целебные воды, а затем, немного передохнув, решили продолжить прогулку за городскими стенами.