— Знаю, нельзя, — ответил он. — А ты слишком рассудительна и раздражительна для своего возраста.

После возвращения его семьи их встречи стали опасными и оттого более волнующими. Чем больше Сэнди убеждалась в том, что он по-прежнему любит Джин Броди, тем больше интересовала ее загадка души, способной любить такую женщину. К концу года ее интерес к нему как к мужчине иссяк, но она по-прежнему была глубоко погружена в анализ его психики и, помимо разного прочего, как сердцевину из шелухи, выделила религию. Ее мысли были заполнены его религией, как ночное небо — видимыми и невидимыми телами. Она оставила мужчину, но взяла с собой его религию и со временем стала монахиней.

Однако той осенью, пока она все еще исследовала его сознание, холст за холстом воспроизводившее образ мисс Броди, Сэнди встречалась с мисс Броди несколько раз. Поначалу та просто мирилась со связью между Сэнди и учителем рисования, но вскоре уже ликовала по этому поводу и без устали расспрашивала Сэнди о подробностях, которых та ей не открывала.

— Его портреты все еще похожи на меня? — спрашивала она.

— Да, очень похожи, — отвечала Сэнди.

— Тогда все в порядке, — успокаивалась мисс Броди. — И, в конце концов, Сэнди, тебе просто на роду написано быть великой любовницей, хотя раньше я так и не думала. Правда бывает причудливей вымысла. Признаюсь, я предназначала ему Роуз и иногда сожалею о том, что поощряла малышку Джойс Эмили отправиться в Испанию сражаться за Франко, она бы ему тоже великолепно подошла, девочка с инстинктом…

— Она поехала воевать на стороне Франко? — удивилась Сэнди.

— Так предполагалось. Я заставила ее здраво взглянуть на вещи. Увы, ей не довелось сражаться вообще, бедная девочка.

Когда Сэнди, как было заведено, осенью пришла повидаться с мисс Макей, директриса сказала этой выпускнице с весьма трудным характером и неестественно маленькими глазами:

— Надеюсь, ты иногда встречаешься с мисс Броди? Не забываешь старых друзей?

— Мы виделись раз или два, — ответила Сэнди.

— Боюсь, она вбивала разные идеи в ваши юные головки. — И мисс Макей многозначительно подмигнула Сэнди, словно хотела сказать: теперь, когда Сэнди уже не учится в школе, о поведении мисс Броди можно говорить откровенно.

— Да, кучу, — подтвердила Сэнди.

— Интересно, каких, например? — поинтересовалась мисс Макей, подавшись вперед и явно волнуясь. — Потому что все это продолжается, из класса в класс, а теперь она сколотила новый клан, и эти девочки, этот новый клан Броди, так выбивается из общей школьной тональности! Они так не по годам развиты. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Да, — ответила Сэнди. — Но на сексе вы ее не подловите. А о политике вы не думали?

Мисс Макей развернула свое кресло так, что оказалась лицом к лицу с Сэнди. Разговор принимал деловой оборот.

— Моя дорогая, — сказала она, — ты о чем? Я не подозревала, что она интересуется политикой.

— А она ею и не интересуется, — ответила Сэнди. — Так, между прочим. Но она прирожденная фашистка, вам это не приходило в голову?

— Если ты советуешь, Сэнди, я поговорю об этом с ее ученицами и посмотрю, что тут может всплыть. Вот уж не знала, что ты так серьезно интересуешься мировыми проблемами, я более чем довольна…

— Мировые проблемы как таковые меня совершенно не интересуют, — пояснила Сэнди, — просто я хочу остановить мисс Броди.

Было очевидно — директриса сочла это весьма непорядочным со стороны Сэнди, но не преминула заметить мисс Броди, когда пришло время: «А ведь этот совет дала мне одна из ваших любимых девочек, девочек вашего клана, мисс Броди».

В конце года Сэнди покидала Эдинбург и, придя попрощаться с Ллойдами, обвела взглядом расставленные в мастерской холсты, «остановить» мисс Броди на которых ей так и не удалось. Она выразила Тедди Ллойду восхищение экономностью его метода. Он, в свою очередь, горячо похвалил экономность ее метода, чем вызвал недоумение Дидры, а Сэнди подумала: знай он, как я остановила мисс Броди, он бы понял, что мой метод еще экономней, чем он думает. Теперь она была более пламенной поборницей христианской морали, чем сам Джон Нокс.

Мисс Броди вынудили уйти из школы в конце летнего семестра тысяча девятьсот тридцать девятого года под предлогом того, что она якобы проповедует фашистские идеи. Услышав об этом, Сэнди вспомнила фотографии марширующих чернорубашечников на стенах их класса. К тому времени она обратилась в католичество, в рядах которого обнаружила немало фашистов, куда менее безобидных, чем мисс Броди.

Сэнди ответила как предрасположенный к уклончивости папа римский: