Тайра вдруг испугалась, что он спросит – любила ли она своего мужа. Но он не спросил. И как-то даже жаль…

– Так не должно быть, – сказала она.

– Почему? – удивился он. – Что в этом такого? Знаете, у меня была женщина, с который мы… встречались. Никому из нас не нужны были лишние обязательства. Она была замужем, у нее были дети, она не могла развестись, даже если бы захотела, потому что осталась бы ни с чем. Мужа не любила. Хотя он был… обычный. Просто не сложилось, – Эйден задумчиво склонил голову на бок. – Она мне не нравилась. Не то, чтобы было неприятно, скорее – все равно. Но в постели с ней было хорошо, удобно. Я ей всегда честно об этом говорил, она не возражала. Ей тоже хотелось получить то, что в супружеской постели она получить не могла. И… пять лет… Проклятие ее не трогало.

– А потом?

Тронуло? Она умерла? Пятна на груди? Начала задыхаться и…

– Потом она пришла ко мне, – сказал Эйден, – вся такая счастливая и взволнованная, сказала, что ушла от мужа и хочет теперь быть со мной, – замолчал ненадолго, закусив губу. – Я не ожидал такого, не хотел. Сказал, что она сошла с ума, что ей лучше вернуться к мужу, пока не поздно. Она сказала, что поздно, что она ему все рассказала. И что разве не этого ли я хотел? Ведь я был добр к ней, и нам было хорошо. Чего же еще? А все, что я говорил про проклятия – это ведь не считается. Я сказал, что хотел совсем не этого, что всегда говорил, чего хотел, она мне не нужна. Это ее страшно обидело. И мы расстались.

Так сухо об этом. Там наверняка хватало скандалов, упреков и слез, может быть даже разбитой посуды. И вдруг вспомнилось: «лучше сразу получить сковородкой в морду, чем спустя пять лет узнать, какой ты козел». Вот значит… Она надеялась на любовь и ждала, но Эйден обманул ее надежды. И ранило в итоге обоих, если он говорит об этом так. Он не хотел обманывать.

– Вы не виноваты.

Он только скривился.

– Какая разница, – провел ладонью по лицу. – Знаете, я тут уже ловил себя на мысли о том, что стоило бы помереть побыстрее, пока не успел причинить вам вреда. Мне ведь и все равно недолго осталось. И было бы не честно так с вами… Хреновые мысли.

Вздохнул.

– Потому, что не стоит желать смерти…

– Да нет, – он почти усмехнулся, совсем как-то нехорошо усмехнулся в этот раз. – Хреновые потому, что если такие мысли есть, то поздно делать вид, что мне все равно. И я не знаю, что с этим делать, госпожа Орах. Пойти застрелиться? А если вас снова утащат на кладбище?

Отчаянье.

И снова смотрит в сторону.

– Вы обещали подержать меня за руку, – сказала она. – Чтобы тьма не вернулась. И не думайте о плохом.

Он качнул головой снова.

Не думать – слишком беспечно.

– Тайра, – сказала она тихо. – «Госпожа Орах» в спальне звучит как-то пошло. Ни к чему.

И потянулась, коснулась его пальцев. Он вздрогнул от ее прикосновения, весь напрягся. Но руку не убрал. Только сжал зубы.

– Мне это не повредит, – сказала она. – Я ведь хойне, это проклятие на меня не подействует. И потом, вы ведь уже обнимали меня там, на кладбище, и мне стало только лучше от этого, тьма ушла. Значит, бояться нечего.

Он покачал головой – если бы все было так просто.

– Обещал подержать, – согласился немного глухо. – Спите, я посижу рядом.

Руки у него были теплые, это действительно успокаивало.

– Мор, – сказал он еще, очень тихо. – Тогда я – Мор.

Эйден снова проснулся в кресле, снова с затекшей шеей. Это уже почти традиция.

И нельзя сказать, что такая традиция ему не нравится. Шея пройдет, а… что останется – Эйден, пожалуй, сказать не мог, но все равно в этом было что-то приятное.

Даже притом, что рука тоже затекла, вытянутая, перекинутая через подлокотник. От неудобной позы болело плечо.

Тайра все еще держала его за руку. И даже больше, она во сне пододвинулась ближе и прижималась к его руке щекой. Страшно было? Она даже сейчас чуть-чуть хмурилась во сне. Но будить не хотелось.

Главное, чтобы проклятием не задело.

Он осторожно подвинулся, стараясь сместить только плечо, хоть отчасти размять, но лучше не стало. Только чуть закололо затекшие пальцы.

Часы показывали восемь утра, это весьма прилично, ему бы уже пора…

Ладно…

Эйден уже почти собрался было осторожно вытянуть руку, но Тайра вдруг чему-то улыбнулась во сне, и так хорошо улыбнулась… Еще пять минут он подождет, не будет мешать счастливым снам. Посидит, тихо глядя на спящую Тайру, разглядывая…

Или пятнадцать.

Или даже тридцать пять. Но потом плечо от неудобной позы стало ныть совсем уж невыносимо.

Да и чего он ждет? Что говорить ей, когда она проснется? И так ночью было сказано слишком много, и хватит уже, продолжать он не готов. Да без того уж хватает дел, и совсем не хватает времени. Не стоит тут сидеть.

Не разбудить бы…

Эйден осторожно, очень осторожно, вытащил руку, стараясь не дергать, без резких движений. И, как ни странно, удалось. Тайра лишь чуть повернулась в сторону, сама сдвинула руку. И ничего.

Поймал себя на том, что слегка обидно. Уйти и все. Без слов.

Но так лучше.

Тихо-тихо встал, осторожно вышел из комнаты, надеясь, что не скрипнет паркет, не скрипнет дверь. И в свою комнату потом, одеться.

Пока застегивал пуговицы на сюртуке, понял, что что-то не так, что-то странное с пальцами. И вроде бы даже не хуже стало, а наоборот. Особенно правая, та, которую Тайра держала во сне.

Сжал и разжал перед собой пальцы, разглядывая. Что не так? И дело, вроде бы, не в том, что рука затекла и странно ощущается. Пальцы…

Не поверил начала. Сжал и разжал еще, и снова. Пальцы сжимались почти полностью, даже два последних. Наверно, тяжелый клинок ему еще нормально не удержать, но… Разве это возможно? Ему объясняли, что кости срослись, но слишком сильно были повреждены мышцы и сухожилия.

Магия хойне действует так, как даже имперским целителям не под силу? Впрочем, целитель, положа руку на сердце, был так себе, какого наняли, такой и был, и не для Эйдена он старался. А когда Эйден стал взрослее и мог бы заплатить сам, то уже слишком привык к такому положению вещей, есть и есть, нет смысла что-то менять.

А теперь…

Нет, теперь тоже ничего не будет.

* * *

– Они сказали всем, что уезжают в город, собрали вещи, закрыли дом, заколотили окна. Правда, как заколачивали – никто не видел, но дом закрыт. Все словно обычно… прибрано… Но, господин наместник, никто не уезжает, оставив все свои сбережения!