в Подмосковье – там в маленьких клетках, пустых, ржавых, грязных, как в настоящей тюрьме, теснились животные: тигры, волки, лисицы. И самым душераздирающим был медведь: опустив свою крупную голову, как осужденный за быстрый бег, он нервно шатался из угла в угол – два шага вперед, разворот и два назад – а на спине его, словно поршни, ходили лопатки. Он тяжело дышал и, если бы мог, выл бы на жидкий лес у дороги. Марьяне немедленно захотелось подойти и выломать замок на клетке, ведь она была человеком, который может все – найти ключ, украсть его, если нужно, достать топор и разрубить решетку, привести мужика с пилой, вызвать зоозащитников или написать жалобу. Она представила, как она открывает дверь, все двери в этом чертовом зоопарке, как на свободу вылетают дикие птицы, выходят, щерясь, лисицы, не веря своему счастью, делает шаг медведь, и его лапы вспоминают мшистую на ощупь землю. Но она стояла недвижимо перед клеткой, пораженная своим могуществом и бессилием одновременно.

Жалобу на зоопарк она подала, никто не отреагировал.

Когда Ольга молчала, Марьяне хотелось кричать.

Она была человеком и могла позвонить ей, могла взять билет на самолет и просто прийти к ее дому на набережной, стоять под окном и ждать, она могла просить прощения, неизвестно, правда, за что, она могла забыть ее, выкинуть из головы, запретить себе ее любить. Но, оглушенная своим бессилием, могла только кричать.

И она кричала – срывалась на детей, до костей грызла Яна и даже себя совсем не жалела.

Она шла с детьми в бассейн с мыслью, что там станет легче, но вместо этого только орала – Марта, быстрее, Ася, перестань, Марта, хватит, Ася, ты что, издеваешься, Марта, не трогай, Ася, не брызгайся, Марта, ты кошмар, Ася, ты совсем уже. Потом вдруг приходила в себя, с ужасом смотрела на это со стороны, покупала детям мороженое, себе бокал красного, пыталась выдохнуть, но никак не могла – внутри была натянута до предела леска отчаяния.

Ольга в это время лежала в шезлонге на идеально подстриженном газоне своего участка в двадцать соток. Она лежала и думала: написать Марьяне – это дать ей какое-то обещание.

С неба посыпались капли, Ольга нехотя встала, скрипя шезлонгом, пересела в кресло на веранде. Закурила влажную сигарету, мысленно набрала сообщение: «Милый друг, я много думала о том, что между нами происходит. И кажется, нам нужно прекратить общение. Пока это не стало проблемой».

За телефоном идти было лень. Да и знала она, что не отправит.

Пусть все остается как есть. Они и так не общаются, пока она молчит, зачем об этом уведомлять, как жилконтора?

Капли с мокрой липы падали масляные и пахли грозой.

Ольга растерла одну между пальцами, накинула плед и написала еще одно сообщение, тоже мысленно: «Но если ты спросишь меня, о чем я думаю, то мне придется ответить честно – я думаю о тебе».

Марьяна включила девочкам мультик, по пути они подрались – хотели смотреть разное и из вредности не могли договориться. Пришла в спальню и задумалась: раздеваться или так сойдет? Решила, что так. Легла на аккуратно застеленное покрывало, вышитое райскими птицами, его Ян привез из своей археологической поездки – просто купил на рынке, конечно, не откопал. Полежала немного, как будто стесняясь, затем расстегнула шорты.

Ну ладно, сказала она, поехали.

29. Церемония

Поехали, подумал Ян и вышел в новую жизнь. Для начала он не отправился в университет на велосипеде, а взял такси и остановился у магазина Приличных Костюмов. Что это за костюмы, он не знал, потому что никогда не носил, а после первого неудавшегося свидания с Марой в Большом театре вообще ненавидел. Но не мог же он заявиться на вечеринку по случаю собственного награждения в шортах и клетчатой рубашке?

Нужен приличный костюм – и он решительно толкнул дверь магазина.

Костюмы висели рядком, как повешенные. Ценников нигде не было. Тут же подскочила женщина с улыбкой в железнодорожный мост.

– Могу я вам чем-то помочь? – вопросила она несдержанным шепотом.

Ян подумал, что их этому учат: у него недавно одна студентка писала курсовую по использованию шепота и придыхания – словом, техник ASMR – в продажах, наверное, это оно и есть – в действии. Из той же работы он знал, что люди умеют получать удовольствие от неожиданных вещей – от цоканья языком в микрофон, на который надет носок, от шуршащих пакетиков с пластиковыми шариками и хлопанья кисточкой для макияжа по экрану.

Не дожидаясь, пока шепчущая женщина достанет шуршащий пакетик, Ян кивнул:

– Мне нужен костюм. Для вечернего мероприятия.

– Блэк тай? – уточнила женщина уже нормальным голосом, смекнув, что птичка в клетке и можно не особенно стараться.

– Можно и попроще, – неуверенно пожал плечами Ян. – Это мероприятие в университете. Не церемония награждения «Оскаром».

Женщина засмеялась, будто по ее мосту, дребезжа, прокатился поезд, а потом распахнула шторку примерочной и пригласила его войти:

– Располагайтесь. Я сейчас подберу варианты и все принесу. Какой размер носите?

Тут Ян вновь почувствовал себя глупо. Он никогда не обращал внимания на размер – просто прикладывал к себе футболки и джинсы.

– L, возможно? – улыбнулся он виновато.

– Очень может быть, – улыбнулась женщина и смерила его взглядом. – Окей, я сейчас вернусь.

Яну было настолько неудобно гонять бедную женщину, что он приготовился взять первый же костюм, не меряя, но она настояла, чтобы он попробовал несколько. Какой-то по счету – Ян смирился и просто покорно надевал все, что она приносила – вызвал у нее неподдельный восторг.

– Вау! – вскричала она так, что он даже вздрогнул и в первую минуту решил, что магазин грабят. – Вот это идеально! Ваш костюм. Не спорьте.

Ян и не думал спорить, наоборот – выдохнул, что пытка закончилась. Ему понравился цвет рубашки – сливочное мороженое, как у Брэдбери, а не белая, как на свадьбе. Сам костюм тоже был синий, а не серый или черный, а на локтях – снижая градус официальности – заплатки.

– С вас тысяча семьсот двадцать долларов, – сказала женщина, все еще улыбаясь, будто ее защекотали в детстве, и лицо никак не может вернуться к заводским настройкам.

«Сколько?!» – возопило все внутри Яна, а затем там же последовал взрыв негодования и жадности, но вслух возмутиться или отказаться от покупки сейчас, возле кассы, когда костюм уже лежал в шуршащей розовой бумаге с наклейкой, он не мог. Поэтому, нисколько не изменившись в лице, Ян, точнее