массивных колоколов, висящих внутри каменных построек, мимо декоративных павильонов, ограждающих святыни, и удивительно красивых существ, похожих на львов. Белл нравилось человеческое средоточие вокруг главной площади. Какой разительный контраст с тихими тенистыми уголками, где под деревьями молились монахи!

– Она покрыта драгоценными камнями! – восхищенно произнесла Белл, глядя на громаду Шведагона.

– Да, хотя попадаются и обычные стекляшки.

Свет солнца сделался золотистым. К павильонам потянулись глубокие черные тени, поглощая свет внутри. Белл завороженно смотрела на ослепительный блеск купола пагоды Шведагон, освещенного заходящим солнцем. Его свет отражался от самоцветов купола, создавая пылающее каменное чудо, которое Белл видела впервые. На площади тоже появилось освещение: масляные лампы, свечи и редкие электрические лампочки. Изменилась и сама атмосфера. Стало тише и таинственнее, словно вместе с наступавшей темнотой с неба опускалось магическое покрывало, приглушая разговоры и усиливая религиозную значимость момента. Белл даже вздрогнула. Оливер обнял ее за плечи.

– Ну как? – прошептал он, наклонившись к ее уху. – Вам нравится?

– Очень, – ответила Белл, не зная, относится ли ее ответ к красотам пагоды или к чувствам к Оливеру.

Она склонила голову ему на плечо и несколько минут наслаждалась умиротворенной обстановкой. Они двинулись в обратный путь. Оливер держал ее за руку.

Белл чувствовала, как его энергия наполнила все ее тело. Ей отчаянно хотелось, чтобы Оливер снова ее поцеловал. Первый раз это произошло по ее инициативе, но теперь она ждала, что он сам догадается. Остановившись, она коснулась его щеки. Когда Оливер обнял ее и их губы встретились, прикосновение подействовало на нее как разряд электричества. Они дразнили друг друга, едва касаясь губами. Белл ждала настоящего поцелуя. Ее охватил сильный любовный голод. Ей показалось, что она сейчас превратится в жидкость вроде воды или в подвижную субстанцию наподобие ртути. Это было настоящим чудом. Радостью. А потом – она не знала, в какой момент одно состояние сменилось другим, – когда она прильнула головой к его плечу, из ее горла вдруг вырвался смех. То было счастье, выраженное в громком смехе. Наверное, только так она могла совладать со своими перевозбужденными чувствами в присутствии множества посторонних людей. Оливер тоже засмеялся.

– Идем, – сказал он, взяв ее за обе руки. – Нам лучше отсюда уйти. Собравшихся здесь оскорбляет публичное проявление чувств.

– Чувств? – вновь засмеялась Белл. – Это так называется?

Но Оливер был прав. Оглядевшись, она заметила нескольких женщин, хмуро косящихся на них.

Эта прогулка с Оливером в столь романтический вечер по-настоящему встряхнула Белл. Вдобавок ее переполняли впечатления. Потом, когда эмоции улеглись и ей удалось взять себя в руки, она попросила Оливера рассказать о религии бирманцев.

– Они буддисты, но их буддизм смешан с верой в наты.

– Верой в наты? – переспросила Белл.

– Помнишь, я рассказывал о них?

– Ах да. Духи.

С наступлением вечера вокруг стало тише.

– А что ты знаешь о монахах? Я часто вижу их на улицах.

– Ранним утром они выходят из своих монастырей с чашами для пожертвований. Это их пища на день.

– И это все, что у них есть?

Оливер кивнул:

– С началом британского правления роль буддизма значительно изменилась. Прежде законы строились на основе буддистского учения. Монахи находились под государственной защитой. Сейчас, разумеется, связь между буддизмом и правительством утрачена.

– Во что они верят?

Оливер наморщил лоб, обдумывая ответ.

– Если совсем упрощенно, они верят в оказание почтения родителям и старшим. Бирманцы от природы очень любопытны и считают невежество грехом. Еще они подчеркивают необходимость прощения и заботы о семье и соседях.

– Мне такие принципы очень даже нравятся.

– Но в этом кроется странное противоречие, поскольку эту разновидность буддизма отличает крайний индивидуализм. Как бы ни подчеркивалась забота о тех, кто вокруг, каждый человек сам отвечает за свое спасение.

– Это должно вести к мирной жизни.

– Возможно, – засмеялся Оливер. – А теперь, мне думается, самое время вернуться на землю. Ты готова чего-нибудь выпить?

Глава 29

Рангун, 1937 год

Все следующие месяцы Белл почти каждый вечер пела в «Стрэнде», а свободное время проводила с Оливером. Если же они не были вместе, Оливер заполнял практически все ее мысли. В один из вечеров они пили шампанское на берегу Королевских озер, любовались светлячками, смеялись над пустяками и постепенно пьянели. С тех пор как Белл пересмотрела свое отношение к спиртному, это был не первый такой вечер.

– Ты собираешься остаться в Бирме? – спросила она.

– Смотря по обстоятельствам. Рано или поздно Бирма достигнет независимости от англичан. Пока неизвестно, как сложатся дальнейшие события.

– Но тебе нравится жить здесь?

– Пока да.

– А почему ты сюда приехал?

– Кажется, я уже рассказывал тебе при первой встрече. Назревают перемены, а об этом всегда интересно писать.

– И что потом?

– Честное слово, Белл, не знаю. Из Германии приходят тревожные вести. Отмена гражданских свобод, устранение оппозиции. Вот такие дела. Я предвижу, что это лишь начало больших бед.

– Но до нас это явно не докатится.

– Может, и не докатится. А может, и до нас дойдет. На нынешней стадии трудно сказать что-то определенное.

Они надолго замолчали, затем Оливер осторожно развернул Белл к себе.

– Давай не будем о грустном, – сказал он и нежно провел пальцами по ее губам.

Радуясь каждой возможности побыть вместе, они посетили скачки, где проиграли деньги, откровенно завидуя Глории, получившей выигрыш. Эдвард угрюмо качал головой, когда лошадь, наполовину принадлежащая ему, пришла последней. Они лакомились деликатесами в «Силвер-грилле» и ходили гулять в парк, когда спадала дневная жара. Нередко прогулки заканчивались у Оливера дома, куда они заходили выпить кофе и вытянуть уставшие ноги. Между ними установилась негласная договоренность: что бы ни происходило, не торопить события. Белл радовалась, что у нее есть время получше его узнать. Понять его забавные высказывания и потом подразнить насчет уничтожения английского языка американцами. Оливер относился к этому спокойно, и у Белл никогда не возникало ощущения, будто он ее подгоняет к дальнейшему развитию их отношений.

Все это разительно отличалось от ее прежнего романа с Николасом Торнбери – первых и единственных серьезных отношений с мужчиной. Он был режиссером и обещал ей златые горы, но стремился поскорее направить их отношения в известное русло. Она пыталась соответствовать его требованиям, пыталась быть ему серьезной спутницей, но ощущала нереальность происходящего. Того, чего хотелось Николасу, у них бы все равно не получилось. Наверное, ей следовало сказать ему это в лицо, а не оставлять письмо. Белл сожалела о своей трусости. Николас был умным и побуждал ее к развитию. Ей нравилась его осведомленность обо всем; он всегда был в курсе самых