– На прошлой неделе.

– На позапрошлой, – поправила его жена.

– В день смерти, на собрании членов правления «Глобуса». Вам, наверное, известно, что в театре учрежден благотворительный проект; мы сильно зависим от пожертвований…

– А какие пьесы вы ставите?

– Ну так… Шекспира, естественно.

С одной стороны, Готорн вряд ли интересовался театром, да и вообще искусством, музыкой, литературой… С другой – проявлял поразительную осведомленность в иных сферах; не удивлюсь, если он нарочно действовал адвокату на нервы.

– Я так понимаю, в тот день произошел некий конфликт?

– Да нет… Кто вам сказал?

Готорн не ответил, а я вспомнил, что Роберт Корнуоллис слышал разговор на повышенных тонах, когда звонил Дайане насчет номера участка на кладбище.

– Она вышла из состава правления.

– Да, но вовсе не из-за разногласий…

– Так почему же тогда?

– Понятия не имею. Просто сказала, что решение принято давно и бесповоротно. Помню, мы так удивились! Дайана всегда живо поддерживала театр, она была движущей силой, активно занималась сбором средств и образовательными программами.

– Ее что-то не устраивало?

– Вовсе нет. Она была членом правления лет шесть; может, решила, что с нее хватит?

Жена беспокойно заерзала.

– Чарльз, нам пора.

– Хорошо, дорогая.

– Вы не могли бы рассказать о завещании миссис Каупер?

– Почему нет? Скоро и так все узнают. Там ничего сложного – она все оставила Дэмиэну.

– Как я понял, сумма довольно приличная.

– К сожалению, я не могу вдаваться в детали. Рад был познакомиться, мистер Готорн.

Чарльз Кеннеди поставил бокал, выудил из кармана ключи и протянул жене.

– Ну что, пошли. Ты поведешь, ладно?

– Ладно.

– Ключи… – пробормотал Готорн, рассеянно провожая взглядом Чарльза и Фриду Кеннеди. Его мысли витали где-то вдалеке. Я вдруг догадался: у Готорна щелкнула некая смутная ассоциация, что-то упущено…

И тут он сообразил… Я прямо увидел: до него дошло. Его как будто ударили. Не то чтобы побледнел – куда бледнее, – однако на застывшем лице явственно проступило шокирующее осознание собственной ошибки.

– Поехали!

– Куда?

– Нет времени. Шевелись!

Готорн уже спешил на выход, оттолкнув официанта. Мы выскочили на улицу, завернули за угол, и он вдруг затормозил, кипя от ярости.

– Да где же хоть одно такси?!

Поток машин, но такси поблизости не оказалось… А, нет, вон подъезжает к женщине с большими продуктовыми сумками на противоположной стороне улицы. Готорн издал невнятное восклицание и ринулся через дорогу, не глядя на поток машин. Памятуя о кладбище сразу за углом, я поспешил за ним, но чуть осторожнее. Визг тормозов, гудки… Готорн уже вклинился перед женщиной.

– Эй! – возмутилась та.

– Полиция! – рявкнул Готорн. – Срочно!

Она даже не спросила удостоверение. За годы работы Готорн успел приобрести некую профессиональную ауру, внушающую доверие. Или просто выглядел так угрожающе, что люди почитали за лучшее не спорить.

– Куда едем? – спросил водитель.

– Брик-лейн, – скомандовал Готорн.

Значит, на квартиру к Дэмиэну Кауперу.

Я никогда не забуду эту поездку. В начале первого движение на улицах не слишком плотное, и тем не менее каждая пробка, каждый светофор для Готорна были сущей пыткой. Его буквально корежило.

У меня в голове роились десятки вопросов. Почему именно ключи навели его на мысль? Как он связал их с Дэмиэном Каупером? Неужели парень в опасности?.. У меня хватило ума не высовываться – я вовсе не хотел попасть под раздачу; к тому же смутный голос где-то на задворках сознания нашептывал: если что-то случится, в этом будет изрядная доля моей вины.

Из Фулэма на Брик-лейн путь неблизкий: пришлось пересечь весь Лондон с запада на восток. Пожалуй, быстрее вышло бы на метро. На Пикадилли Готорн не выдержал и напустился на шофера:

– Куда тебя понесло? Надо было ехать мимо гребаного дворца!

Водитель глазом не моргнул. Мы действительно встали по дороге на Пикадилли, но, с другой стороны, когда куда-то спешишь в Лондоне, никакой объезд не поможет.

Я глянул на часы: прошло всего двадцать пять минут, но казалось, что куда больше. Рядом Готорн бормотал что-то сквозь зубы. Он так и не объяснил, что происходит. Я откинулся на сиденье и закрыл глаза.

Наконец мы добрались до нужного дома. Готорн выпрыгнул из такси, оставив меня расплачиваться. Я протянул шоферу пятьдесят фунтов и, не дожидаясь сдачи, поспешил вслед за ним по узкому коридору и вверх по лестнице. Дверь на втором этаже была распахнута.

Мы вошли.

В нос сразу ударил запах крови. Мне доводилось описывать десятки сцен убийств в книгах и сценариях, но такого я не смог бы представить даже в страшном сне…

Дэмиэн Каупер был изуродован до неузнаваемости. Он лежал на боку в темной луже крови, что растекалась во все стороны, просачиваясь сквозь доски пола. Правая рука вытянута вперед, кончики двух пальцев отрублены – актер пытался закрыться от ударов ножа, вонзенного в него несколько раз и оставленного торчать в груди. Один удар раскроил лицо, и эта рана казалась самой страшной, ведь первым делом смотришь человеку в глаза. Потеряешь руку или ногу – все равно останешься самим собой. Потеряешь лицо – ты уже и не ты.

Глаз вытек, огромный лоскут щеки свисал на рот. Одежда скрывала большую часть ран, но вот по лицу сразу было видно, что за мерзость с ним совершили. Он лежал, прильнув другой щекой к полу, и в этом ракурсе голова походила на проколотый футбольный мяч. Его в самом деле было не узнать. Только костюм и спутанные черные волосы указывали, что это Каупер.

Запах крови становился все сильнее, густой, терпкий, как дух свежей земли. Я и не подозревал, что кровь так пахнет… В квартире было душно, окна закрыты, и стены куда-то поплыли…

* * *

– Тони?.. Мать твою, да ладно!

Я почему-то уставился в потолок. Ужасно болела голова. Надо мной склонился Готорн. Я открыл было рот, но передумал.

Обморок? Это невозможно. Просто смехотворно! Позорище…

Я упал в обморок.

– Тони? Ты как?

Надо мной склонился Готорн. Не встревоженный, а скорее озадаченный, как будто потерять сознание при виде обезображенного, кровоточащего трупа – странная редкая реакция.

Я ударился головой о грубый пол роскошной квартиры, и меня тошнило. По-прежнему бил в нос запах крови – наверное, упал в лужу. Сморщившись, я ощупал рукой доски возле себя – вроде сухо.