но я не справился с ними. Они попортили ваших кукол. Вот, возьмите, тут немножко денег — мои сбережения… — Он протягивал Мейстеру Вальтеру горсть монет. Его губы подергивались от волнения.

Мейстер Вальтер покачал головой.

— Денег твоих я не возьму. А если ты честный человек, так зачем служишь у подлецов? — И мейстер Вальтер дернул вожжи.

Мсье Дюваль стал еще бледнее и схватился за ограду. Мы прошли мимо него в ворота.

— Мсье Дюваль! Мсье Дюваль! Идите играть в фанты! — издалека кричали ребята.

Солнце садилось. Коровы, звеня колокольчиками, возвращались с полей. Паскуале шагал рядом с тележкой, положив на нее руку, и ласково уговаривал Марту:

— Мы сделаем тебе новую Геновеву, Марта. Еще лучше. Спроси Пеппо, он даже ресницы ей сделает.

— Нет, — говорила Марта, — мне другой не нужно. Я ту очень любила… а теперь… вдруг…

Марта сжала руки и заговорила с такой тоской, что у меня сердце свернулось в клубок.

— Разве так можно? Разве можно? Ведь я все на ней сама сшила, и фату вышивала, и косы плела… ведь все, все я сама сделала… Я ее водить умела, а та — ничего, ничего не делала, водить не умеет, сразу все нитки остригла… испортила… Почему моя Геновева у нее? Кто это позволил?

У мейстера Вальтера лицо посерело, как камень. Мне стало прямо нехорошо от слов Марты. Кто позволил?

Да не я ли стоял, как дуралей, выпучив глаза, пока баронессочка стригла нитки Геновевы? Эх, вырвать бы ее тогда и бегом из парка, ищи свищи тогда Геновеву! Подождал бы я где-нибудь в придорожной канаве, пока наши с тележкой выйдут из замка, и отдал бы Марте Геновеву.

Дурак я был, что время упустил. Чего бы я не дал, лишь бы вернуться в замок…

Я догнал мейстера Вальтера и спросил его, где мы будем ночевать.

— Вот дойдем до Нейдорфа, там есть корчма. А тебе что? — ответил мейстер Вальтер.

— Я вернусь в замок, мейстер Вальтер, только не говорите никому… — шопотом сказал я.

Мейстер Вальтер в упор взглянул мне в глаза и кивнул головой.

— Ступай, сынок!

Я отстал, будто поправляя башмак. Тележка скоро скрылась за поворотом. Наступали сумерки. Я пошел обратно.

Я знал, что добуду Геновеву, и даже не раздумывал, как я это сделаю, — добуду, и все тут.

Каменная стена парка встала передо мной первой преградой. Она была высокая — не перелезть. Я побрел полем вдоль стены, приглядываясь, не увижу ли дерева, с которого можно было бы на нее взобраться. Каштаны за стеной качали свои молодые лапчатые листья. Всходила луна.

Вдруг я услышал журчанье. Ручей? Ну да, ручей выбегал из дыры под стеной сквозь железную решетку. Если бы снять эту решетку и пролезть в дыру!

Острым обломком камня я подкопал боковые прутья, врытые концами в землю. По колено в воде, я расковырял камни на дне ручья, в которые упирались средние прутья. Вода была холодная, руки и ноги заныли.

Обозлившись, я стал изо всех сил трясти решетку — она подалась. Еще, еще немножко — и я пролез в дыру, ободрав себе куртку и плечо, одной ногой в ручье, но я все-таки пролез!

Под каштанами было темно. Замок загораживали деревья. Издали слышалась музыка. Оглядываясь по сторонам и держась в тени, я пошел на звуки музыки. Лягушка выпрыгнула у меня из-под ног, — я вздрогнул. Сучок, упавший мне на плечо, тоже немало напугал меня. Но вот вдали загорелись огоньки — красные, зеленые, голубые. Гирлянды фонариков висели кругом площадки, где танцовали дети. Я подошел поближе и залег в кусты.

Свечи к канделябрах горели на крыльце павильона. Там восседали гости, вздымались высокие прически, колыхались веера. На площадке посреди танцующих метался мсье Дюваль и надорванным голосом командовал:

— Становитесь в круг! Дамы, выбирайте кавалеров!

А вот и баронессочка танцует с прыщавым Морицем. Они то ходят на цыпочках, то кружатся, то приседают. Ну сущие обезьяны оба! В руках у баронессочки перистый веер, а Геновевы не видать. Куда же она дела Геновеву?

— Ах я остолоп! — чуть не вскрикнул я. — Ведь толстуха говорила, что Геновева пьет чай с куклами. Значит, она в комнате с подарками. Вот бы пробраться туда, пока все танцуют! Скорее!

Позабыв осторожность, я пополз к замку прямо через лужайку. У бассейна играли музыканты. Заливались скрипки, флейта выводила разные коленца, дирижер спиной ко мне размахивал руками, как марионетка. Вдруг звук флейты оборвался. Флейтист, выпучив глаза, смотрел прямо на меня. Я замер.

— Не зевай! — крикнул дирижер, ударив его палочкой по руке.

Флейтист схватил свою флейту, но глаза у него так и лезли на лоб, чуть не выскакивали из орбит. Ну, ничего, пока у него рот занят, он никому слова не скажет. Я пополз дальше.

Вот лестница на галерею. Направо — темные комнаты баронессочки, налево — освещенные окна залы. Слуги шныряют взад и вперед. Звенят тарелки. Слышен лепечущий голос тети Эммы. Гудит бас дворецкого. Сейчас на галерею не проберешься. Там, верно, накрывают стол к ужину. Я притаился за кустом, куда утром уронил башмак. Как давно это было!

Вдруг музыка смолкла, и ребята рассыпались по дорожкам. Ах ты горе, — сейчас флейтист поднимет тревогу! Но нет, музыкантам не дали отдохнуть, они снова заиграли — уже не танец, а концерт, итальянский концерт. Сколько раз эта самая музыка доносилась до меня из светлых окон над каналами или с проплывавших вдали гондол! Тоска защемила мне сердце. Я был далеко от Венеции, я лежал под чужим домом, как вор, дрожа от холода, в мокрой куртке. Я был на чужой стороне.

— Тетя Эмма, я пить хочу! Хочу пить! — капризно крикнула баронессочка из темноты.

— Сейчас, сейчас, моя милочка, несем лимонад! — откликнулась с галереи тетя Эмма и, шурша юбками, торопливо спустилась по лестнице с подносом в руках. За тетей Эммой, быстро семеня ногами, пробежали лакеи с бокалами на подносах и ринулись в темноту по разным дорожкам. На галерее все стихло.

Эх, забраться бы туда, пока они разносят лимонад!

Я стал взбираться по лестнице. Полоски света из окон залы падали на нее сквозь перила. Мне оставалось четыре ступеньки до верха, как вдруг…

— Его светлость желает морсу! Морсу его светлости! — крикнул кто-то внизу.

— Ах, мейн готт! Сейчас, сейчас несу морс! — басом отозвался дворецкий