об Эне. Неприятности даже после ее смерти… просто заноза в заднице!

Сейчас он стоял у озера и смотрел на замерзшую поверхность воды под гладким слоем белого снега. Это казалось таким притягательным – просто ступить на мягкие, немного хрустящие снежинки. Но Рэймонд не мог рисковать, выходя на лед. Тот может треснуть, проломится, и тогда его утянет вниз. Затянет под озеро, туда… туда. Нет, существовал более быстрый и гораздо более сухой способ пробраться туда.

Место, которое он искал, чем-то напоминало старую коробку для пилюль. Насколько он помнил, бетонное строение всегда было покрыто мхом и практически не выделялось на фоне окружающего пейзажа. Прошло более двадцати лет, и заросли плюща и ежевики полностью скрыли его от глаз. Находилось это строение между озером и отделением Китса. Пройдя мимо старого больничного корпуса, Рэймонд остановился, чтобы заглянуть в окно. В отличие от остальной части больницы, это строение он предпочел бы увидеть снесенным до основания. Оно представлялось ему инфицированной раной, которая никак не заживет, однако какая-то невидимая сила притягивала его сюда, словно подначивая: «Зайди, поднимись наверх». Внезапно промелькнул образ Эны, склонившейся над кроватью со странным выражением лица, но исчез так же быстро, как и появился. По телу Рэймонда пробежали мурашки, и он поспешил вперед, испугавшись яркости этого образа.

«Коробка для пилюль» располагалась в особенно заросшем месте, там, где раньше находился огород. Здесь уже давно все затянуло японским горцем, и Рэймонду пришлось прокладывать себе путь через него, чтобы добраться до входа. Снег падал с листвы, словно сахарная пудра, и холодил шею. Рэймонд уже больше недели не бывал здесь. Сначала Колдер расхаживал тут со своим руководителем объекта – Катапультой или как его там, – а потом нашли тело Эны, и начался хаос. Продравшись сквозь ветви к «коробке для пилюль», он увидел пролетавший над головой вертолет, на мгновение потревоживший тишину. Рэймонд замер, ожидая, пока тот улетит. Снега сюда почти не намело – вместо этого он лежал неким подобием навеса на переплетенных ветвях. А слабый свет лился сквозь них, словно через заиндевевшее стекло.

Рэймонд достал маленький динамо-фонарик, который постоянно носил с собой, и зашел внутрь. Он осветил фонарем тесное помещение. С потолка свисали сосульки, в углу стояли вилы Гарри – бывшего смотрителя, – пойманные в паутину плюща, который удерживал их подобно скелету, сжимавшему в объятиях кости разлагающегося ребенка. В луче фонаря блеснуло знакомое граффити NYCHO, а под ним – круглое лицо с губами, округленными в форме буквы «О», и подписью «тс-с-с!», выходившей изо рта. Вот только что-то было здесь не так. Рэймонд подошел поближе. Куда исчезло «тс-с-с!»? Осталось лишь смазанное пятно, занимавшее половину рта. Может, лиса? Рэймонд похлопал себя по карманам и наконец нашел кусок мела, с помощью которого быстро восстановил недостающую часть рта и очень важное «тс-с-с!». Удовлетворенный тем, что вернул все как было, мужчина встал на колени и вытащил двухдюймовую деревянную доску из ниши в полу; за ней скрывалась защелка, которую он поддел пальцами. Приподняв люк на несколько дюймов, он смог просунуть в него ноги и нащупать ступени. Рэймонд зажал фонарь в зубах и опустился вниз, осторожно закрыв за собой люк.

Спустившись на последнюю ступеньку, он почувствовал знакомый запах сырости, щекотавший его ноздри, и едва сдержался, чтобы не чихнуть. Мужчина оказался в небольшом туннеле и посветил фонариком на старую ржавую дверь в его конце. Рэймонд направился к ней. Тишину нарушал лишь звук падающих капель. Он немного переживал из-за этого – ему еще предстояло найти источник звука, – но был уверен, что сейчас никакая непосредственная опасность ему не угрожала. Добравшись до двери, Рэймонд толчком открыл ее и посветил фонариком на то, что скрывалось за ней. Это, правда, никак не помогло: до спуска сюда такой тьмы он еще никогда не встречал. Луч фонаря пронизывал несколько футов мрака, а потом сдавался, словно чернота поглощала его. Тут было так темно, что Рэймонд практически чувствовал, как мгла касается его руки, пока он ищет слева от себя старый бакелитовый выключатель.

Пространство перед ним осветилось, и он несколько раз моргнул, привыкая к свету, озарившему круглую комнату, – или, как он ее называл, ящик с костями. Вдоль стен свисали гирлянды с маленькими огоньками, зацепленные на полках и крюках – на всем, что он смог отыскать. Созданный эффект навевал ему мысли о галактике. Рэймонд понятия не имел, откуда поступает электричество и кто оплачивает счета, но по какой-то причине это место не обесточили, в отличие от остальной территории «Блэквотер».

Рэймонд направился к шкафу, стоявшему вдоль всего периметра комнаты, за исключением двух дверных проемов. Этот шкаф был разделен на четыре секции, на каждой из них были раздвижные панели. Рэймонд осторожно открыл одну и заглянул внутрь.

Его коллекция.

Обнаружив их впервые, Рэймонд не понял, что видит: какие-то медные емкости, некоторым из них больше века, с именами. Только порыскав еще немного, он наткнулся на старую учетную книгу и осознал, что это такое: прах бывших пациентов «Блэквотер», за которыми никто не пришел. Вот почему он называл это помещение «ящиком с костями». Если уж быть педантичным – снова одно из выражений миссис Муир, – стоило отметить, что ящиками с костями были сами контейнеры, а не помещение, но почему-то название закрепилось именно за потайной круглой подземной комнатой. «Я пошел в ящик с костями», – пробормотал сегодня Рэймонд, выходя из старого дома привратника.

Прах в емкостях по большей части лежал здесь со времен, казавшихся Рэймонду незапамятными, – все, что было до 1927 года, когда изобрели бисквитное печенье с джемом в шоколаде и телевизор, оказывалось за гранью его понимания. А эти контейнеры были еще старше: на них значились даты, которые он даже не мог распознать, начинавшиеся с 18. Однако тут стоял один контейнер, относившийся к более позднему периоду – 1968 году. Им Рэймонд дорожил больше всего. В нем хранился прах Грегори Бута, который в «Блэквотер» был, возможно, лучшим другом Рэймонда, а может, и нет – хотя он все равно не признается в этом миссис Муир, которая считает, что занимает первое место. Первое лицо наподобие смайлика он нарисовал в день смерти Грегори; тогда крик в его голове звучал так пронзительно, что Рэймонд боялся открыть рот: выпусти он крик наружу – от него разбилось бы окно.

Не то чтобы оно улыбалось, то маленькое лицо, нарисованное на обратной стороне туалетной двери (в единственном месте, где Эна не могла найти его). Рэймонда по-прежнему мучило осознание, что прах его друга