Каллия, он не откажет. Я тебе вот что скажу… — Стратег сменил позу, теперь он сидел на клисмосе с прямой спиной. — Мне варвары покоя не дают. Как представлю себе, что вся Азия за Сардами принадлежит персам, рука сама хватается за меч. Эллинам пора прекратить распри и сосредоточиться на борьбе с Персией. Ядовитой гадине давно пора прищемить хвост в Ионии. У меня на этот счет есть к тебе серьезный разговор…

— Давай сначала выпьем, — с демонстративным нажимом заявил скопарх. — Поговорим потом.

Кимон снова рассмеялся.

— С такими офицерами я скоро сделаюсь пьяницей.

— Нет, — парировал Менон, — пьяницей сделаешься, если будешь глушить неразбавленное вино, как Клеомен.

Боевые товарищи подняли ритоны…

Через неделю прибыл хангар из Сард. Артаферн в письме сообщал, что готов внести за Мегабата выкуп — десять мин[26] афинскими драхмами. В доказательство честных намерений сатрапа гонец вытащил из седельной сумки два увесистых баула.

Кимон присвистнул: это в пять раз больше, чем Клеомен платит за каждого пленного пелопоннесца. Стратег, с большим уважением относившийся к Спарте, все мерил по спартанским меркам.

Вскоре в Византий из Фригии и Ликии потянулись переговорщики от родственников попавших в беду персов. В качестве посредника выступил македонский царь Александр, сын которого Аминта был поставлен персами наместником во фригийских Алабандах.

Когда члены Военного совета поняли, что потеряли в разы больше, чем приобрели, то не сильно расстроились. В конце концов, они воюют не за деньги, а за воинскую славу. Любой врученный публично венок или почетное место в театре важнее золотых побрякушек.

Тем более что магистраты Византия доверили победителям городскую казну, а новая власть имеет полное право пересмотреть статьи расходов с учетом личных потребностей.

После первой же совместной пьянки от истории с пленниками не осталось даже неприятного осадка. Из вырученных от обмена денег Кимон четыре месяца выплачивал жалованье гребцам и матросам.

Вернувшись в Афины, он передал несколько сундуков с серебром в хранилище Акрополя.

Часть вторая

ДЕЛЬФИЙСКИЙ ОРАКУЛ

ГЛАВА 5

469 г. до н. э.

Галикарнас, Коринф, Дельфы

1

— Поберегись! — зычный голос навклера прокатился над причалом Галикарнаса, перекрывая заполопшые вскрики карийских бойцовых петухов.

Купец из Колоссы сгрузил клетки на причал еще перед закатом и всю ночь не спускал глаз со своего товара, намереваясь выгодно продать его на Родосе.

Птицы словно только и ждали повода для драки — забили крыльями, вцепились острыми когтями в прутья клеток, смотрят злобно друг на друга. Хозяин петухов, некстати задремавший под утренним солнцем на тюке рогожи, встрепенулся.

Недовольно зыркнув на навклера, купец позвал грузчиков. Сообща набросили на клетки завесу. Не приведи Гермес, птицы поранятся еще до боев — пропали тогда барыши.

Матросы уперлись в причал веслами. Лемб легонько потерся бортом о пеньковые бухты, как будто прощался с убежищем, надежно прикрывавшим его от морских волн, а затем направился к проходу между молами.

На внешнем рейде северный ветер рванул парус, отчего суденышко слегка кивнуло носом, но тут же выровнялось и заскользило в сторону открытого моря. Навклер смотрел в оба — фарватер представлял собой узкий проход между двумя рядами кораблей.

С одной стороны выстроились триаконтеры и пенте-контеры. Окованные медью эпотиды, а также осадная башня на корме под загнутым рыбьим хвостом и дрожащий на ветру вымпел полиса говорили о том, что это боевые корабли. Капли воды сверкали на синем воске форштевней.

Видно, что они стоят на долгом приколе: бегущий такелаж подтянут, весельные порты укрыты кожаным занавесом, а медь тарана надраена до блеска.

С другой стороны теснилась разношерстная флотилия из купеческих судов, прибывших со всех концов необъятной Персидской империи: быстроходных кипрских лембов и кикладских керкуров, рыболовных финикийских кумб, грузовых келетов с острова Родос, широких греческих гиппосов для перевозки лошадей.

По ряби шастали, ялики портовых магистратов-элименов. А как же, дружба дружбой, но портовые сборы — вынь да положь. Да и порядок швартовки надо соблюдать, иначе в гавани воцарится хаос.

Командирам боевых кораблей элимены тоже спуску не давали. Для стоянки на внешнем рейде требовалось письменное разрешение самого эсимнета Галикарнаса — Лигдамида. А тот принес Ксерксу присягу в верности, так что, как ни крути, он обязан принимать решения исключительно в интересах Персидской империи.

Рулевые налегли на весла, сейчас работы прибавилось. Шум рыбного рынка давно затих, сменившись гвалтом чаек в кильватере, тонким пением флейты да монотонным плеском волн за бортом.

Лемб шел первым в веренице из десяти торговых судов. Караван возглавляла триаконтера, на носу которой развевался вымпел Галикарнаса — гроздь винограда в желтом круге.

Двое пассажиров стояли возле носовой рубки — жердяной клети, обтянутой кожей. Дядя, коренастый мужчина лет тридцати с короткой жесткой бородой, выглядел спокойным и уверенным. Племянник, долговязый, по-юношески резкий и вихрастый, восторженно показывал рукой вдаль.

Для устойчивости оба держались за жерди.

Жилые кварталы города сбегали к самой воде. Справа береговая линия уперлась в остров Зефирий, на котором располагался Акрополь. В этой части города жили эллины.

Слева широкая полоса зелени над карийской Салмакидой резко оборвалась, стоило лембу выйти на траверз маяка. Остались только нежная лазурь моря перед форштевнем да пронзительная синева неба над головой.

Островок Арконнес совсем недолго маячил впереди по курсу, ему на смену пришла громада Книда. Дальше можно было бы ждать широкую панораму Эгеиды, если бы вид полностью не закрыл остров Кос.

Сразу за Косом парус беспомощно захлопал под порывами встречного ветра. Навклер вынес из рубки фиал, выплеснул вино за борт. Вполголоса забормотал молитву.

Пассажирам кариец объяснил, что в это время года северо-западный Скирон стихает только к вечеру. Так что днем придется прижиматься к островам. Если Посейдон смилостивится, то наполнит парус попутным ветром в проливах.

Даже сейчас, в месяце гекатомбеоне, когда наступил благоприятный период для навигации, ни одно карийское судно из-за Скирона не выйдет в открытое море без весельной тяги.

Вечер подкрался незаметно.

Воздух вдруг загустел, казалось, море и ветер устали ворочать валы. Наконец со стороны Керамикского залива потянуло влагой. Парус выгнулся, а такелажные тросы снова стали напоминать тугие струны лиры-барбитона.

Навклер разрешил пассажирам устроиться на ночлег в трюме. Спустившись с полубака по лестнице, галикарнасцы оказались под кожаным фальшбортом.

Свободного места здесь было мало, поэтому пришлось расположиться рядом с товарами: рулонами милетских тканей, пифосами с зернами горчицы, железными синопскими гвоздями в мешках, тюками шерсти тонкорунных ионийских овец.

Сквозь щель между кожей фальшборта и мачтой прокрадывались малиновые лучики, оживляя трюмный полумрак. К запаху застарелой просмолки примешивался