Днём, когда Радж на переговорах, Клара в фургоне читает Руби вслух. Клару завораживают пустынные пейзажи — синие горы, небо розовое, как фруктовое мороженое, — но ей не нравится сам дух здешних мест, томительный и беспокойный, не нравится жара, будто пустыня держит тебя в горячих ладонях. В косметичке она прячет крохотные пузырьки с водкой — кристальная, она приятно обжигает горло, притупляет чувства. По утрам, когда Радж уходит, Клара подливает на два пальца водки в растворимый кофе. Иногда она забегает с Руби в ближайший магазин за бутылкой кока-колы — запах кола маскирует лучше, чем кофе. Радж знает, что Клара бросила пить, когда забеременела, но не знает, что начала снова. Сейчас, однако, ощущения стали иными: тошнота и провалы в памяти сменились чем-то неуловимым, но более стойким — едва заметной, но постоянной оторванностью от повседневной жизни. Перед приходом Раджа Клара выбрасывает бутылки в урну. Вернувшись в фургон, чистит зубы и сплёвывает в окно.

— Вот, — говорит Радж, пересчитывая бумажки, — всё наше богатство.

— Нельзя нам больше здесь оставаться, — отвечает Клара. Они незаконно припарковались позади заколоченного ресторана «Бургер Кинг» — Радж не желает тратиться на платную стоянку для фургонов.

— Никто не знает, что мы здесь, детка, — успокаивает её Радж. — Мы невидимки.

Времена года перепутались. Когда Клара, пользуясь тем, что Радж в магазине, звонит на Хануку домой, в Нью-Йорке идёт снег, а у них в фургоне плюс тридцать.

— Как ты там? — спрашивает Дэниэл. Клара не ожидала, что так по нему стосковалась. Когда он гостил у них в Сан-Франциско и играл с Руби в прятки, Клара впервые представила его отцом.

— Всё хорошо, — отвечает Клара, лучась притворной радостью. — Лучше не бывает.

От брата с сестрой она скрыла две вещи: стук Саймона и то, что Саймон умер ровно в предсказанный день. Он никогда не сообщал дату ни Варе, ни Дэниэлу, и о гадалке они говорили всего один раз, во время траура по Шаулю. И всё же правда подтачивает Клару изнутри. После представлений, когда Радж собирает чаевые, Клара снимает грим и прикидывает, сколько ей осталось жить, если гадалка и на её счёт не ошиблась.

«Я не умру, — заявила она когда-то Саймону. — Отказываюсь умирать, и всё тут».

Ей проще было хорохориться, пока не сбылось первое предсказание. Когда умер Саймон, Клара вновь стала девятилетней девочкой, перенеслась на порог квартиры на Эстер-стрит. На самом деле дата смерти её тогда не интересовала, хотелось лишь своими глазами увидеть гадалку.

За всю жизнь она не встречала ни одной женщины-мага. («Почему нас так мало?» — спросит она однажды у Ильи. «Во-первых, — объяснил ей тогда Илья, — инквизиция. Во-вторых, Реформация и процесс над салемскими ведьмами. Ну и одежда. Поди-ка спрячь голубя под вечерним платьем!») Когда Клара зашла в квартиру, хозяйка стояла у окна. Две длинные тёмные косы придавали её облику симметрию и законченность.

Через несколько лет Клара сбежала однажды с уроков и забрела в музей «Метрополитен». Увидев там скульптуру «Голова Януса», привезённую из Ватикана, она вспомнила гадалку. Два лика статуи смотрели в разные стороны, в прошлое и будущее, но это не лишало статую гармонии. Напротив, придавало округлую соразмерность. Кларе не нравилось лишь, что Янус — бог начал, преображения и времени — запечатлён в мужском обличье.

— Ого! — Клара глядела на карты, схемы, календари, Книгу перемен и палочки с предсказаниями в квартире гадалки. — И вы во всём этом разбираетесь?

К удивлению Клары, гадалка покачала головой.

— Это всё для виду, — объяснила она. — Тем, кто сюда приходит, нужны доказательства, что я своё дело знаю. Вот я и обзавелась антуражем.

Она двинулась навстречу Кларе, стремительная, как гоночный автомобиль. Клара едва не отступила, но, овладев собой, устояла.

— Антураж, — продолжала гадалка. — От него у людей на душе легче. А мне он ни к чему.

— Вы просто знаете, и всё, — прошептала Клара.

Меж ними будто возникло силовое поле, как между двумя магнитами. На Клару накатила вдруг дурнота — казалось, стоит расслабиться, и упадёшь в объятия новой знакомой.

— Просто знаю, и всё, — подтвердила гадалка. И, вздёрнув подбородок, глянула на Клару: — Как ты.

«Как ты». Её признали, приняли за свою. Кларе захотелось продолжения. Вначале ей неинтересно было знать, когда она умрёт, но сейчас её будто околдовали. Хотелось подольше побыть под властью чар — в них Клара, как в зеркале, увидела себя. Она спросила о своём будущем.

И как только услышала ответ, чары развеялись.

Кларе будто дали пощёчину. Она не помнит, сказала ли спасибо, не помнит, как выбралась на улицу. Просто вдруг очутилась возле дома — лицо заплакано, ладони в грязи от поручней пожарной лестницы.

Спустя тринадцать лет исполнилось предсказание о Саймоне, как и опасалась Клара с самого начала. Но вот что непонятно: у гадалки настоящий дар или же Клара своими поступками помогла пророчеству сбыться? И что страшнее? Если гадалка обманула и смерть Саймона можно было предотвратить, значит, виновата Клара. Хуже того, она ещё и самозванка. Ведь если чудеса существуют наряду с реальностью — как два лика Януса, обращённые в разные стороны, — значит, магия доступна не ей одной. Если усомниться в гадалке, придётся усомниться и в себе самой. А усомниться в себе значило бы усомниться во всём, в том числе в условных знаках Саймона.

Ей нужны доказательства. Тёплой майской ночью 1990-го, когда Радж и Руби спят, Клара садится в постели.

Надо считать время, как в фокусе с ясновидением. Каждая буква — минута.

Клара встаёт и идёт в кухоньку, где она оставила часы Саймона — подарок Шауля, с кожаным ремешком и небольшим золотым циферблатом. Устраивается в кабине, где светло от луны и видно, как движется тоненькая секундная стрелка.

— Ты здесь, Сай? — шепчет Клара.

И с первым стуком начинает отсчитывать минуты. Две, три. Следующий стук раздаётся через пять минут.

Д.

Клара вглядывается в циферблат, будто видит ключ к шифру или ухмыляющееся лицо Саймона. Снова стук, спустя минуту. А.

Руби хнычет.

«Только не сейчас, — мысленно умоляет Клара. — Прошу тебя, только не сейчас». Но хныканье переходит в плач, затем в визг, в ушах звенит. Слышно, как встаёт с постели Радж, что-то шепчет, как затихает плач Руби, и наконец они появляются в кабине.

— Что ты тут делаешь?

Он прижимает Руби к груди, её личико вровень с его лицом, две пары глаз глядят из темноты.

— Ничего. Просто не спится.

Радж укачивает Руби.

— Отчего не спится?

— Откуда мне знать?

Радж, махнув свободной рукой — дескать, просто спросил, — отступает в темноту Слышно, как он укладывает Руби.

— Радж! — Клара смотрит в окошко, на заколоченную дверь «Бургер Кинга». — Я несчастна.