— Я был не прав, — продолжал Эдди. — Когда я смотрел, как вы достаёте карты или стальные колечки из ниоткуда, то вспоминал комиксы. Выходит, можно превзойти себя, стать чем-то большим, чем был. Вы, можно сказать, подарили мне веру. И я решил, что, пожалуй, я ещё не совсем пропащий человек.

На несколько мгновений у Клары отнялся язык. Наконец-то, неведомо для себя, она всё-таки заставила кого-то поверить в чудо. Вселила в Эдди надежду.

— Вы же не издеваетесь надо мной, а? — спросила она.

Эдди улыбнулся простодушно, по-детски, и Клара ещё сильней зарыдала.

— С чего бы? — ответил он и, держа руки в карманах, наклонился и поцеловал её.

Клара потрясённо застыла. Её целовали множество раз, но лишь сейчас она ощутила, сколько сокровенного в поцелуе. После смерти Саймона она сторонилась людей, даже с Робертом почти не виделась, так ей было больно. А сейчас внутри будто захлопала крыльями стая, устремилась навстречу Эдди в отчаянном порыве. Но когда он отстранился с улыбкой, полной изумления и восторга, Кларино отчаяние сменилось вдруг ненавистью. Что подумал бы о ней Саймон?

— Нет, — тихо сказала Клара.

Рука Эдди возникла у нее на загривке, он привлёк её к себе, то ли не услышав, то ли сделав вид, что не слышит, и Клара стерпела ещё один поцелуй. В такие минуты можно притвориться другой, внушить себе, что целуешь мужчину потому, что он тебе нравится, а не чтобы забыть о пропасти, над которой висишь, цепляясь из последних сил.

— Нет, — повторила Клара, но Эдди всё не отпускал её, и она толкнула его в грудь. Он со стоном покачнулся. По Валенсиа-стрит катил двадцать шестой автобус, выпуская облако дыма, и Клара бросилась его догонять. Когда дым рассеялся, Эдди стоял один под фонарём, а Клары и след простыл.

Той осенью, накануне Дней трепета, Клара в третий раз вернулась в Нью-Йорк. Клара и Варя резали яблоки для кугеля, Герти варила лапшу, а Дэниэл рассказывал о своей жизни в Чикаго. Варя — ей было двадцать семь — наконец переехала в отдельную квартиру. Она поступила в аспирантуру Нью-Йоркского университета — изучала молекулярную биологию, занималась экспрессией генов: под руководством приглашённого профессора удаляла мутантные гены у быстрорастущих организмов — бактерий и дрожжевых грибков, червей и дрозофил, чтобы выяснить, снижается ли при этом вероятность болезней. Когда-нибудь, надеялась она, то же самое станет доступно и для людей.

В ту ночь Клара легла в постель, взяв с собой Зою. У той к старости пропала всякая охота ходить, и её всюду носили, как королеву. Устроившись с кошкой на животе, Клара пристала к лежавшей напротив Варе с расспросами о работе. Варины рассказы вселяли в неё надежду: ослепительная игра генов, бессчётные переменные, с помощью которых можно влиять на цвет волос, склонность к болезням, даже на продолжительность жизни. С родными она была близка как никогда — все будто смягчились, даже Герти. Когда Герти предложила перед Йом-Кипуром провести капарот, обряд, когда вертят над головой живую курицу и читают отрывок из Махзора[38], — «Сыны человеческие, обитающие во мраке и тени смертной, — произнесла нараспев Герти, — скованные оковами нищеты и железа», — Клара так и прыснула со смеху, забрызгав Дэниэлу рубашку харосетом[39].

— В жизни ничего не слыхала тоскливей! — сказала она.

— А курица? Тебе её не жалко, бедняжку? — спросил Дэниэл, двумя пальцами соскребая с рубашки яблочное пятно.

Возмущение Герти разом испарилось, и она вдруг тоже прыснула. «Чудо!» — подумала Клара. Она уже забыла, когда в последний раз слышала мамин смех.

И всё же Клара не в силах была никому объяснить, что означало для неё потерять Саймона. Вместе с братом она потеряла и себя, часть души, которую знал только он. Вместе с ним ушла и часть прошлого, целые куски жизни, чьим единственным свидетелем был Саймон. Как она в восемь лет научилась первому фокусу с монетами — доставала у него из ушей мелочь, а Саймон хихикал. Ночи, когда они спускались по пожарной лестнице и убегали на танцы в душные, переполненные клубы Ист-Виллидж, и там он, не стесняясь её, заглядывался на парней. Как загорелись у него глаза, когда она предложила поехать в Сан-Франциско, — будто ему преподнесли небывалый, драгоценный дар. И даже перед концом, когда они ругались из-за Адриана, он оставался её братишкой, самым дорогим на свете человеком. Ускользавшим от неё.

Лёжа с закрытыми глазами на своей детской кровати на Клинтон-стрит, семьдесят два, Клара пыталась ощутить его присутствие. Сто тридцать пять лет назад сёстры Фокс услышали стук в спальне у себя дома в Хайдсвилле. Хмурым ветреным сентябрьским днём 1982-го постучал Саймон.

Нет, это не половица скрипнула и не дверь. Низкий, звучный щелчок исходил из самого нутра старого дома номер семьдесят два на Клинтон-стрит, точно он хрустел костями.

Клара вмиг открыла глаза. Стук сердца гулко отдавался в ушах.

— Саймон? — спросила она несмело.

И затаила дыхание. Тишина.

Клара тряхнула головой. Не пора ли спуститься на землю?

К двадцать первому июня 1986-го, четвёртой годовщине смерти Саймона, стук почти забылся. Прошлые годовщины она проводила в барах — пила водку не разбавляя, покуда не забывала, что сегодня за день, — однако в тот год, пересилив себя, сварила кофе, надела вишнёвые ботинки и пешком отправилась в Кастро. Удивительное дело: многие гей-клубы закрылись вместе с банями, а «Пурпур» по-прежнему на месте, даже стены перекрасили! Жаль, не расскажешь Саймону или Роберту! Роберту «Пурпур» никогда не нравился, но Клара знала: сейчас он был бы рад, что клуб выстоял.

Роберт. Раньше они виделись время от времени в центре города. В 1985-м, когда президент Рейган отказывался признать существование СПИДа, двое больных в знак протеста приковали себя цепями к зданию на площади ООН. Клара и Роберт приносили еду и номера газеты «Бэй Эриа Репортер» пикетчикам, которых становилось больше день ото дня. Они даже ночевали на улице, если Роберт чувствовал себя сносно. Клара упросила медсестру, которая ухаживала за Саймоном, включить Роберта в программу испытаний сурамина, и его вписали последним. Но от лекарства ему стало плохо, так плохо, что не было сил танцевать, и через пару дней он забросил лечение. Клара явилась к нему домой на Эврика-стрит, где он жил теперь один, и стала барабанить в дверь.

— Это твой долг перед Саймоном! — кричала она. — Нельзя бросать!

В августе они уже не разговаривали друг с другом. К началу октября все участники испытаний умерли.

Когда Клара узнала об этом из газеты, она почувствовала, будто плавится от жаркого огня и вот-вот утечёт, просочившись сквозь щели в паркете. Кинулась звонить Роберту, но у него был отключён телефон. Когда она пришла в академию, Фаузи сказал ей, что Роберт уехал домой, в Лос-Анджелес. «Просто взял и уехал». С тех пор прошло семь месяцев. Кларе так и не удалось его найти.