– Ладно, не напрягайся. Помогу все равно, – толкает меня к калитке.

И хочется его как-то осадить, но в голове гуляет ветер. Да уж, теряю хватку.

Заходим в дом, где крестная продолжает тискать Еву и Егора. Егор недовольно сопит, но с честью переносит приступ нежности. Над плечом нависает Захар, глядя на сына.

– Не любит, когда его тискают? – слышу в его голосе улыбку.

Пожимаю плечом.

– Как бы сказать... Не всем выпадает честь потискать Егора.

– И кому же выпадает?

Смеюсь.

– Пока только мне. Иногда Аду терпит. Ну и вот сейчас крестной повезло.

– Ой, Захар, – замечает нас тетя Люба и поднимается с пола, – добрый день. Никак не могу отлипнуть от малышей. Вы уж простите.

Волков кивает.

– Да не за что извиняться. Я понимаю, что вы будете скучать по ним.

Крестная подходит к Захару почти вплотную и кладет руку на его предплечье. Становится серьезной.

– Вы уж берегите их, Захар.

Волков переводит на меня странный взгляд и прищуривается. От такой реакции по спине ползут мурашки, а ноги становятся слабыми.

– Как самую большую драгоценность. Обещаю.

– Вот и отлично.

Захар подхватывает за один раз все сумки и, даже не поморщившись, поднимает их.

– Все? Идем? – вопросительно выгибает бровь.

– Да.

Беру Еву, а крестная подхватывает Егора.

Стараюсь не разреветься, когда оказываемся возле машины. Я впервые после родов так надолго уезжаю от крестной и оставляю теплицу без своего руководства.

– Береги себя, ладно? Если что, звони, – целую тетю Любу в щечку, – если будет трудно, то бросай все…

– Так, – крестная хмурится, – цыц. Мне-то трудно? А чем мне ещё заниматься? Буду вот вместо малышни цветочками заниматься.

– Ну и про Алену не забывай. Она все же поможет по максимуму.

– Все будет хорошо. Занимайся здоровьем малышни и не переживай за нас. Мы уж тут все выдюжим.

Захар откашливается, прерывая нашу душещипательную беседу. Поворачиваюсь, и Ева тут же протягивает руки к нему.

– Решила первой испытать, как я справлюсь с пристегиванием, – смеется Захар, перехватывая дочь.

– Помочь? – вырывается прежде, чем успеваю прикусить язык.

Захар бросает на меня весьма красноречивый взгляд и усаживает дочь в кресло.

– Чем? Пристегнуть два ремня? Справлюсь уж.

Закатываю глаза, а крестная только фыркает в ответ на выпад Волкова.

– Ну, теперь ты, богатырь, – подходит к крестной и ждет, пока Егор сам потянется к нему.

Но сын отворачивается и крепче прижимается к крестной.

– Давай я его посажу, – протискиваюсь мимо Захара.

Не могу сообразить, что он чувствует в этот момент. Но радует, что на лице нет злости и раздраженности.

Усаживаю сына и целую в висок.

– Не дуйся, Егор. Ева – девочка, и ей надо уступать, – застегиваю ремни и подмигиваю сыну.

Он неуверенно улыбается в ответ.

– Это он на меня обиделся? – спрашивает Захар, когда я выныриваю из салона.

– Нет, конечно, просто я так переключаю его внимание с незнакомой обстановки и с тебя. Он дольше сходится с людьми, не злись.

Захар вздергивает бровь.

– С чего бы я злился? Я не жду, что дети с разгону прыгнут ко мне на шею. Прекрасно понимаю, что нам всем нужно время, чтобы получше узнать друг друга и привыкнуть, что мы есть в жизни друг у друга.

Стараюсь не вытаращить глаза после таких слов.

Надо же… я не ожидала, что Захар скажет подобное, но тем не менее… сказал. И очень даже правильно все понял.

– Отлично, я рада, что ты это понимаешь.

Обнимаю ещё раз крестную.

– Тебе осталось место только впереди, – Захар кивает на переднюю дверь и садится за руль.

Фыркаю.

– Да уж, джентльмен такой, – крестная рядом тоже смеется.

– Главное, чтоб к деткам хорошо относился.

Усаживаюсь и машу крестной в окно. Она снова стирает набежавшие слезы, и машина трогается.

Захар косится на меня.

– Тоже плакать будешь? – выводит из задумчивости своим вопросом.

Поворачиваюсь к нему и вопросительно выгибаю бровь.

– Могу и расплакаться. Я впервые так надолго уезжаю из дома.

Захар выворачивает на главную трассу и набирает скорость.

– Ты же не навсегда, да и можешь ездить, когда захочешь.

Прищуриваюсь и облокачиваюсь на подлокотник между нами. Оказываюсь ближе к его лицу, и Захар напрягается, но с дороги не сводит глаз.

– Ты, вообще, знаешь, что такое привязанность к человеку?

Волков недовольно сжимает губы.

– Как бы это ни звучало странно и несвойственно для меня, но я знаю даже, что такое любовь.

– Неужели? Любовь к деньгам?

Захар недовольно фыркает и качает головой.

– Давай без нотаций.

Поднимаю руки.

– Да что ты? Какие нотации? Увольте, ты взрослый мальчик, знаешь, как правильно жить и что делать.

– Вот именно, – припечатывает, ясно давая понять, что разговор окончен.

Складываю руки на груди и отворачиваюсь к детям. Хотя чего я от него ждала? Каких слов?

Вот уж точно Волков и откровения – это несовместимое. Ева с Егором с интересом наблюдают за тем, как пролетают кусты за окном авто. Егор при этом с причмокиванием облизывает кулак.

– Молодой человек, а вы не боитесь так в открытую наслаждаться поеданием своей ручки? – напускаю на себя строгости.

Егор замирает и переводит на меня большие серые глаза. Медленно вытаскивает изо рта руку и пытается отвлечь меня улыбкой.

Захар за рулем посмеивается.

– Вот же хитрюга. Правильно-правильно, с женщинами так и надо.

Выгибаю бровь.

– Как так?

Волков тут же затыкается, а меня разбирает любопытство.

– Улыбаться и глазки строить?

Захар пожимает плечом.

– Типа того. Можно при этом ещё зажать её в темном уголке и заткнуть, чтоб не сопротивлялась сильно.

Открываю рот от шока. А этот гад мне подмигивает и смеется.

– Эй, – ударяю его по руке, которая лежит недалеко от моего бедра, – ему нет и года, чему ты его учишь?

Захар начинает хохотать ещё громче.

– Все правильно. Простые истины, которые каждый пацан должен знать с пеленок. Так проще жить.

Захар закрывает мне рот и проводит костяшками пальцев по щеке. Тут же кожа вспыхивает под его прикосновением.

– Ротик прикройте, мамочка.

Фыркаю.

– Теперь, хочешь сказать, папочка вышел на тропу воспитания?

Угукает, а я только закатываю глаза.

– Не вздумай,