Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она тоже узнала его. Непропорционально маленькая голова на крупном теле, пухлые, похотливые губы, раздвоенный взгляд колючих глаз. Только теперь он в кожаной куртке и начищенных хромовых сапогах. Они уже встречались однажды. Кажется, тогда косоглазый обещал добраться до ее тела… Как же его зовут? Впрочем, какое это имеет значение? От этого только хуже. Ей захотелось плакать. Просто опуститься на пол и завыть, по-бабьи, от безысходности и тоски по любимому мужу, убитому прямо на ее глазах, по себе, которую, конечно же, теперь в лучшем случае тоже убьют, по своему прошлому и уже не своему будущему…
– Мадам, какая встреча! Узнала? Ну? – Дознаватель, приблизившись почти вплотную, обдал несвежим дыханием и, крепко схватив ее руку, прижал к своему животу, медленно опуская ниже. – Местечко-то это помнишь, ну? По нему, мадам, бить нехорошо! К тому ж лежащего. Его теперь тебе жалеть придется! Ну, что молчишь? Скажи. Осчастливь! Сука!
Ирина с отвращением выдернула руку.
Дознаватель поспешно отошел на шаг, нащупывая кобуру револьвера.
– Снова драться будешь? Или попросишь чего, ну? Лучше попроси… меня… по-хорошему. А то коли не я, так солдаты из охраны, которые прямо с фронта, ну… Два года к женскому телу не прикасались. – недобро ухмыльнулся он, присел на край стола и, достав папиросу из серебряного портсигара, закурил, продолжая разглядывать Ирину. – Только… чумазая ты какая! Ну прям шлюха подзаборная. На кой хрен ты мне такая сдалась? Глянь в зеркало на себя, ну! – Ткнул показал указательным пальцем ей за спину.
Ирина невольно обернулась. На стене за ее спиной висело огромное заляпанное зеркало в резной позолоченной раме. В нем отразилась незнакомая женщина – грязные, перепутанные волосы, лицо, перепачканное то ли сажей, то ли паровозной гарью, ссадина на лбу, потрескавшиеся губы. Только глаза показались знакомыми, хотя и были похожи на глаза затравленного маленького зверька, которого вот-вот пристрелит стоящий рядом охотник.
– Ну, что порешила? Со мной или с солдатами? Коли сумеешь угодить, может, и отпущу. Ну, потом. – Дознаватель затушил папиросу в стакане. – Ну, так что порешила?
«Мой центр отступает. Мой правый фланг отходит. Положение превосходное. Буду атаковать!» – словно откуда-то издалека донесся голос мужа.
Ирина, надменно подняв голову, медленно повернулась.
– Что скажу? Осчастливлю я тебя, если слово дашь, что отпустишь.
– Косоглазый, недоверчиво глядя на нее, слегка кивнул.
Ирина продолжила:
– Значит, так. Для начала мне нужно принять ванну, переодеться и поесть. – Ей стало весело от собственной наглости. – Моюсь я, естественно, с мылом. Кушать предпочитаю что-нибудь легкое. Водку не пью. Место подбери, не здесь же, – она повела плечом. – Да, чуть не забыла. Одежду я ношу простую, но изысканную. Найти сможешь что-нибудь приличное?
Дознаватель молчал, поигрывая застежкой кобуры. На его лице не было никакого выражения. «Наверное, так смотрят бараны», – подумала Ирина.
– Караульный! – крикнул он в сторону двери, из-за которой через мгновение появилась голова солдата.
– Нужно чего, гражданин начальник?
Дознаватель поморщился:
– Сколько разов повторять тебе – не гражданин, а товарищ. Мы теперича, ну, кто против эксплуататоров за победу мировой революции борется, – все товарищи. Понял? Уводи дамочку, – скомандовал он, еще раз окинув Ирину недобрым изучающим взглядом.
Она повернулась к двери. Отражение в зеркале посмотрело на нее с нескрываемым интересом. Ей показалось, что сейчас сзади может прозвучать выстрел. Прямо держа спину, медленно направилась к выходу из кабинета. Выстрела не последовало.
«Значит, все еще впереди, – подумала она. – Положение превосходное. Буду атаковать», – беззвучно прошептали ее пересохшие губы.
– Эй, караульный! Гляди там у меня, по дороге не балуй! – раздался сзади голос дознавателя. – Сегодня я подозреваемую снова допрашивать буду!
* * *
Вечером за ней пришли двое солдат. Один – уже знакомый, чахоточный, со странным акцентом, другой, в длинной, не по росту шинели, в полумраке подвала показался немного растерянным, очевидно, был новеньким. По темному коридору ее вывели во двор, затем через калитку на улицу. Ирина жадно, с наслаждением вдохнула пьяняще свежий, полный неведомых раньше запахов, морозный воздух. Уже смеркалось. Кружил легкий снег. Долетая до земли, он таял и, смешиваясь с грязью, толстым слоем покрывавшей деревянный настил для прохожих, проложенный вдоль улочки, навевал тоскливые мысли, что так теперь будет всегда – слякоть, мерзость, лужи, по краям прихваченные морозцем, в которых, как в зеркалах, разбросанных чьей-то нерадивой рукой, отражалось серое небо безысходности.
Перебросившись несколькими словами с караульным у входа, солдаты ввели Ирину в добротный двухэтажный, видимо купеческий, дом с колоннами, окрашенный в желтый цвет, и провели в гостиную. Чахоточный, гулко топая сапогами по деревянной лестнице, поднялся на второй этаж. Ирина осмотрелась. На стенах картины, на буфете какие-то безделушки, пахнет едой и еле уловимым дымком от растопленной печи. Казалось, хозяева только что вышли на минутку, оставив все на своих местах, но вот возвращаться почему-то раздумали. На втором этаже послышался кашель, снова забухали сапоги по лестнице. Спустившись, чахоточный приблизился к Ирине, с интересом осмотрел ее с головы до ног и, скривив тонкие губы в ухмылке, подтолкнул к лестнице.
– Пойди туда. Тебя ждут. Давай! Бистро!
Поднявшись наверх, Ирина перешагнула порог жарко натопленной комнаты, судя по большой кровати с балдахином – спальни. Навстречу с радушной улыбкой двинулась дородная женщина в цветастом платье, окинувшая Ирину цепким оценивающим взглядом.
– Ты, что ли, Ириной будешь, сердешная?
– Я. – Обернувшись на стук двери, увидела, что их оставили одних.
– Вот и хорошо. Давай, милая, одежку-то свою старую сымай да вон, в угол складывай. А я тебе ванну уже спроворила. Пойду воду проведаю, чтоб не простыла. Давно стоит-то, тебя дожидается.
Тяжело дыша, она скрылась за дверью в соседнюю комнату и через мгновение вернулась с большой простыней. Быстро сняв перепачканную одежду под внимательным взглядом хозяйки, Ирина, замотавшись в простыню, вошла в дверь с витражным стеклом, остановилась перед небольшой ванной на маленьких изогнутых ножках, стоящей на полу из розовых плиток, и, сбросив простыню, опустилась в теплую воду. Блаженно прикрыла глаза, слыша над собой непрерывное воркование женщины:
«Вот какая барынька-то у нас раскрасавица, вот какая расчудесная…» – словно сквозь сон чувствовала, как мягкая, нежная губка с ароматной пеной скользит по исхудавшему, измученному телу. Она не могла избавиться от ощущения нереальности происходящего: и когда ей деревянным гребнем расчесывали волосы, и когда переодевали в пришедшееся почти впору длинное платье из тонкой серой шерсти,
